Значение слова ученый

Однако пишу я не для ученых, но для людей, подобных мне самому; отдельные недостатки могут быть компенсированы отдельными преимуществами; а то, чем следовало бы поверять любого, будь то ученый или неученый, — есть не какие-то конкретные знания, но целокупный итог его мысли, чувства, жизни и наблюдения людей.

ЛевСамуиловичКлейн8ca2032f-ddff-11e0-9959-47117d41cf4bМуки науки: ученый и власть, ученый и деньги, ученый и моральАвтору этой книги всегда было тесно внутри какой-то одной, отдельно взятой гуманитарной дисциплины, равно как и внутри той или иной научной догмы.

Можайский предстал не только как создатель самолета, и самолета прогрессивной схемы, определившего путь развития авиационной техники, но и как исследователь, ученый, заложивший основы экспериментальной аэродинамики и основы аэродинамического расчета самолета, как творец первых авиационных двигателей, новатор, на многие годы опередивший последующие достижения техники, как ученый-борец, первооткрыватель новых путей развития техники, как пламенный патриот своей Родины.

Если гордый человек есть подчиненный, он не уважает распоряжений начальника, исполняет их неохотно, по страху; он равняет себя со всеми образованными и не отдает пред собою преимущества никому или весьма-весьма не многим; если он ученый или даже неученый, сын или дочь — не отдает должного почтения родителям и благодетелям, особенно простым и грубым, считая их равными себе и даже ниже» [св.

Об истинной величине с в металлах размышлял известный ученый прошлого века князь Б.Б.Голицын, а в 20-х годах нашего века ученый-богослов и физик П.А.Флоренский.

Истоками творчества Беляева уже в равной мере является и физика, и биология; а к 50–60-м годам XX века ученый — ученый-биолог (медик, микробиолог, психолог и т. п.) становится равноправным персонажем фантастических произведений.

Он имел разум и тотчас почувствовал, что ни ученый, ни неученый дурак никогда так не говорит, как изъяснялся Каллисфен.

Если настоящий ученый загнан в рамки реальности, обложен со всех сторон физическими законами, тратит силы на поиск ошибок в расчетах и устранение неучтенных случайностей, то лжеученый ограничен только полетом своей не всегда здоровой фантазии.

Сколь ни глубоко выражение ученый дурак проникло в душу Александра, но он не мог вдруг забыть, что ученый дурак вчера и третьего дня был умнее целого совета и что он сам ученого дурака обнимал с нежными слезами, как мужа, пленившего его сердце мудростию и человеколюбием.– Государь, – спросил его Каллисфен, – какое смятение объяло твою душу?

По роду деятельности и по сделанному жизненному выбору лишенные ВЕРХНЕЙ сферы человеческого бытия, служители Голубого Заведения с тем большей полнотой и жадностью жили в сфере нижней. А там владели ими и направляли их сильнейшие (кроме голода и пола) инстинкты нижней сферы: инстинкт ВЛАСТИ и инстинкт НАЖИВЫ. (Особенно — власти. В наши десятилетия она оказалась важнее денег.) Власть — это яд, известно тысячелетия. Да не приобрел бы никто и никогда материальной власти над другими! Но для человека с верою в нечто высшее надо всеми нами, и потому с сознанием своей ограниченности, власть еще не смертельна. Для людей без верхней сферы власть — это трупный яд. Им от этого заражения — нет спасенья. Помните, что пишет о власти Толстой? Иван Ильич занял такое служебное положение, при котором имел возможность погубить всякого человека, которого хотел погубить! Все без исключения люди были у него в руках, любого самого важного можно было привести к нему в качестве обвиняемого. (Да ведь это про наших голубых! Тут и добавлять нечего!) Сознание этой власти («и возможность ее смягчить» — оговаривает Толстой, но к нашим парням это уж никак не относится) составляли для него главный интерес и привлекательность службы. Что' там привлекательность! — упоительность! Ведь это же упоение — ты еще молод, ты, в скобках скажем, сопляк, совсем недавно горевали с тобой родители, не знали, куда тебя пристроить, такой дурак и учиться не хочешь, но прошел ты три годика того училища — и как же ты взлетел! как изменилось твое положение в жизни! как движенья твои изменились, и взгляд, и поворот головы! Заседает ученый совет института — ты входишь, и все замечают, все вздрагивают даже; ты не лезешь на председательское место, там пусть ректор распинается, ты сядешь сбоку, но все понимают, что главный тут — ты, спецчасть. Ты можешь пять минут посидеть и уйти, в этом твое преимущество перед профессорами, тебя могут звать более важные дела, — но потом над их решением ты поведешь бровями (или даже лучше губами) и скажешь ректору: «Нельзя. Есть соображения…» И все! И не будет! — Или ты — особист, смершевец, всего лейтенант, но старый дородный полковник, командир части, при твоем входе встает, он старается льстить тебе, угождать, он с начальником штаба не выпьет, не пригласив тебя. Это ничего, что у тебя две малых звездочки, это даже забавно: ведь твои звездочки имеют совсем другой вес, измеряются совсем по другой шкале, чем у офицеров обыкновенных (и иногда, в спецпоручениях, вам разрешается нацепить, например, и майорские, это как псевдоним, как условность). Над всеми людьми этой воинской части, или этого завода, или этого района ты имеешь власть идущую несравненно глубже, чем у командира, у директора, у секретаря райкома. Те распоряжаются их службой, заработками, добрым именем, а ты — их свободой. И никто не посмеет сказать о тебе на собрании, никто не посмеет написать о тебе в газете — да не только плохо! и хорошо — не посмеют!! Тебя, как сокровенное божество, и упоминать даже нельзя! Ты — есть, все чувствуют тебя! — но тебя как бы и нет! И поэтому — ты выше открытой власти с тех пор, как прикрылся этой небесной фуражкой. Что ТЫ делаешь — никто не смеет проверить, но всякий человек подлежит твоей проверке. Оттого перед простыми так называемыми гражданами (а для тебя — просто чурками) достойнее всего иметь загадочное глубокомысленное выражение. Ведь один ты знаешь спецсоображения, больше никто. И поэтому ты всегда прав. В одном только никогда не забывайся: и ты был бы такой же чуркой, если б не посчастливилось тебе стать звенышком Органов — этого гибкого, цельного, живого существа, обитающего в государстве, как солитер в человеке — и все твое теперь! все для тебя! — но только будь верен Органам! За тебя всегда заступятся! И всякого обидчика тебе помогут проглотить! И всякую помеху упразднить с дороги! Но — будь верен Органам! Делай все, что велят! Обдумают за тебя и твое место … Ничему не удивляйся: истинное назначение людей и истинные ранги людям знают только Органы, остальным просто дают поиграть: какой-нибудь там заслуженный деятель искусства или герой социалистических полей, а — дунь, и нет его.

Вежливость и хорошие манеры совершенно необходимы для того, чтобы украсить любые другие достоинства и таланты. Без них ученый обращается в педанта, философ — в циника, военный — в грубого скота.

Джей Джона Джемисон: Об этом знает весь город… Сплетни, слухи! Паника на улицах — если повезёт. Сумасшедший учёный превратился в какого-то монстра: к его телу припаяны четыре механических руки. Хм, и вот теперь у Отто Октавиоса восемь конечностей! Нечто поразительное… Хоффман! Хоффман: Да, сэр. Джей Джона Джемисон: А назовём его как? Хоффман: Э-э-э… Доктор Осьминог! Джей Джона Джемисон: Что за дерьмо… Хоффман: М-м… Учёная Каракатица! Джей Джона Джемисон: Дерьмо! Хоффман: Э… Доктор Странный. Джей Джона Джемисон: Неплохо!.. Но такой уже есть. О! Я знаю: Доктор Осьминог. Неплохо, да? Доктор Осьминог — это я придумал. Хоффман: Гениально, сэр… Джей Джона Джемисон: Что стоишь? Прибавки хочешь? Пошёл!

Первый Закон: Если заслуженный, но престарелый учёный говорит, что нечто возможно, он почти наверняка прав. Если же он говорит, что нечто невозможно, он почти определённо ошибается.

Истинный ученый — это мечтатель, а кто им не является, тот называет себя практиком. (Оноре де Бальзак)

Оттого, что человек очень много ест, он не становится здоровее, чем тот, который довольствуется только необходимым; точно так же и учёный — это не тот, кто много читает, а тот, кто читает с пользою (Ответ человеку, который хвастался своими обширными знаниями).

Я возражаю, когда меня называют шахматным гением, потому что считаю себя всесторонним гением, которому просто выпало играть в шахматы. Мусор вроде Каспарова можно назвать шахматным гением, но он — как ученый идиот. Он не знает ничего кроме шахмат.

Джудит хороший учёный и претендовала на твоё место в Чёрной Мезе, но ты обошёл её благодаря своему иннсбрукскому опыту. (говорит, когда Гордон выйдет из комнаты слева от лифта, где будет находиться Джудит Моссман)

Истинный ученый — это мечтатель, а кто им не является, тот называет себя практиком.

Титул учёных мужей звучал так: «Цветущая учёнoсть». Однако цветущими они как то не выглядели. Oдни oт пoстoянного учения и запoминания сoвсем смoрщились и стали oчень лoбастыми. Другие из за бесконечного чтения и сидения стали маленькими и толстыми, а сзади даже какими тo приплюснутыми. Третьи, oттого чтo все время тянулись за книгами к верxним полкам библиoтеки, были длинными и тонкими, ну прямо как палки oт метелок. Каждый ученый носил большие золoтые oчки, чтo являлoсь знакoм иx oтличительного дoстoинства.