Значение слова бессилие

Конечно, заменяя классовое бессилие героя «Арманс» виконта Маливера его специфически мужским бессилием, комментатор 1928 года намеренно искажает социальный анализ, даваемый Стендалем, доказывая больше всего бессилие собственной кастрированной критики.

А потом ему демонстрируют его бессилие, причем двойное — его бессилие и его бессилие, его затянуло что-то, чему он не смог противостоять, и он лишился своей индивидуальности!

И можно не ставить себя на место этой обозленной сторожихи или ее сестры, достаточно лишь чувствовать их рядом и умом понимать их страх перед собственным бессилием, — говорил Илья. — Их жизнь — не прямая улица, а темная галерея дворов, по которым машина едва пройдет, сдирая краску с кузова, а бессилие приходит, когда отказало рулевое управление… Кстати, человеческую жизнь напоминает любая улица.

Это требование на самом деле никогда не касается совершенства, это перенос стыда на жертву: человек ощущает стыд за свое бессилие, но делать с бессилием ничего не собирается и переносит стыд на жертву, самадуравиновата.

К ложной и хилой видимости прибегает лишь бессилие и извращенность, и отдельные люди и целые народы доказывают свое моральное ничтожество и эстетическое бессилие, когда они "подделывают действительность видимостью и (эстетическую) видимость действительностью, - то и другое часто сочетается в одно.

Приказывай!» И наоборот, стоит мне вспомнить его по какому-либо поводу, и тотчас же, словно их разбудили грубым пинком, просыпаются «злобные псы воспоминаний» — весь ужас тех дней, все отчаяние тех дней, все бессилие тех дней — ужас, отчаяние, бессилие, которые испытывал я тогда один, потому что мне не с кем было ими поделиться.

Ее ткнули носом не столько в собственную полную хозяйственную несостоятельность, сколько в бессилие перед тисками обстоятельств, перед паутиной зависимостей, через которую ее могли унижать, — в оскорбительное бессилие и крах мечты о непритязательном, но достойном, не из чьих-то рук, существовании.

Молчание, опущенные глаза, бессилие этих людей — ведь это означало сейчас бессилие всего человечества.

Ленин писал: «Бессилие эксплуатируемых классов в борьбе с эксплуататорами так же неизбежно порождает веру в лучшую загробную жизнь, как бессилие дикаря в борьбе с природой порождает веру в богов, чертей, в чудеса и т. п.»[1].

Таким образом, бессилие человека не безнадежно для Того, Кто воскрешает мертвых для любви к другим, только бы оно (бессилие) было высказано не себе — в отчаянии, как приговор, а Ему — в надежде.

Разум мой позволил мне понять бессилие разума.

По какому бы поводу я ни вспоминал о тех днях и что бы я о тех днях ни вспомнил, в памяти моей тотчас встаёт Тойво Глумов — я вижу его худощавое, всегда серьёзное молодое лицо, вечно приспущенные над серыми прозрачными глазами белые его, длинные ресницы, слышу его как бы нарочито медлительную речь, вновь ощущаю исходящий от него безмолвный, беспомощный, но неумолимый напор, словно беззвучный крик: «Ну что же ты? Почему бездействуешь? Приказывай!» И наоборот, стоит мне вспомнить его по какому-либо поводу, и тотчас же, словно их разбудили грубым пинком, просыпаются «злобные псы воспоминаний» — весь ужас тех дней, все отчаяние тех дней, все бессилие тех дней — ужас, отчаяние, бессилие, которые испытывал я тогда один, потому что мне не с кем было ими поделиться.

Мы хорошо 3наем, что бессилие древней Грузии началось с тех злосчастных дней, когда пала Армения, издревле наш сосед и защита с юга. Мы же с нашей стороны защищали Армению с севера, а армяне нас охраняли с юга. После того как Вахтанг Горгасали обезопасил северные границы тогдашней Грузии, всю нашу историю направил на то, чтобы мы сумели укрепиться и на юге. Пока существовала Армения, враги могли вторгнуться в Грузию, только пройдя через нее. Поэтому наши великие цари и государственные деятели делали все возможное, чтобы помочь Армении, когда она в этом нуждалась. — Илья Чавчавадзе

Превращая Думу в древний цирк, в зрелище для толпы, которая жаждет видеть борцов, ищущих, в свою очередь, соперников, для того, чтобы доказать их ничтожество и бессилие — я думаю, что я совершил бы ошибку. (16 ноября 1907; Гос. Дума третьего созыва)

Я решил вернуться в Россию и там уже разобраться в том, что делать дальше. Объявление проклятого мира с признанием невозможности вести войну — с первым основанием в виде демократической трусости — застало меня, когда я приехал в Японию. Тогда я отправился к английскому послу Sir Green’у3 и просил его передать английскому правительству, что я не могу признать мира и прошу меня использовать для войны, как угодно и где угодно, хотя бы в качестве солдата на фронте. Что лично у меня одно только желание — участвовать активно в войне и убивать немцев и другой деятельности я не вижу нигде.. Я получил ответ от английского правительства, переданный Sir Green’ом, что правительство благодарит меня и просит не уезжать из Японии до последующего решения о наилучшем моем использовании. … И вот я уже 2-й месяц в Японии, куда попал, совершенно не думая о возможности такого пребывания. … Я живу в гостинице и пребываю преимущественно в одиночестве. В Иокогаме большое русское общество — это в большинстве случаев бежавшие от революции представители нашей бюрократии, военной и гражданской. Не знаю почему, но я в это общество не вошел и не желаю входить. … Это общество людей, признавших свое бессилие в борьбе, не могущих и не желающих бороться, мне не нравится и не вызывает сочувствия. Мне оно в лучшем случае безразлично. (3 января 1918 / 21 декабря 1917; Япония)