Именно так охарактеризовал сороку в заглавии своего произведения Герцен.

После и она не стояла истуканом, услыхав раз, как кухарка отбрила барыню за слово “воровка” и как она настращала ту же барыню, сказав: “Вы не очень… Разве я воровка… Нешто такие воровки?..

Ведь она воровка, воровка экстракласса, специализирующаяся на «чистке» богатых иностранцев, проживающих в пяти-звездночных отелях Санкт-Петербурга…

Пусть тебе попробуют сказать: “Твоя мать воровка!” Другое дело, предложат: “Скажи: веревка”, – а после ликующе довершат: “Твоя мать – воровка!” – тут уж не попрешь.

Только она его зажарила и съела, как петух в животе разорался: «Меня съела воровка, меня съела воровка!»

Она громко била в барабан, обозначив этим трагический момент моего морального падения, как она сама объяснила, и при этом тоненько подпевала «Воровка Лида, воровка Лида…»

Обычно сожительница какого-либо вора (слово «вор», «воровка» все время употребляется в смысле принадлежности к подземному ордену уркачей), воровка участвует нередко в разработках планов краж, в самих кражах.

Раньше, когда она сидела и шила во дворцовом саду, он заговаривал с ней так весело и обходительно, а теперь, верно, думает, что она воровка.

Не то чтобы побоялся, - девка проверенная, не воровка, - а уж очень ладно умостился под капотом белый порошок, если что - все наготове.

Слушай, слушай меня, воровка, слушай, низкий соглядатай, вам я открываю свою боль, и вы будете молчать.