Генри Питер (1778—1868), английский юрист и политик (БКА)

У него было толстое равнодушное лицо, показавшееся мне даже более жестоким, чем у остальных; когда я плакала, а мужа колотили и вязали веревками, словно какого-нибудь убийцу, этот толстяк преспокойно распевал и играл на губах, словно на инструменте: брум, брум, брум.

Его жена не могла об этом людям рассказать как следует, потому что повторяла только свое «хрум?брум?брум», но и так, кто хотел знать, тот понял, что она имеет в виду.

Стасякова говорила «хрум?брум?брум», ее дети тоже говорили «хрум?брум?брум».

Пани Халинка могла отличить одно «хрум?брум?брум» от другого «хрум?брум?брум», потому что одно выражало удовольствие, а другое — недовольство.

Но этого не был в состоянии понять инспектор из воеводства и накричал на нее за это «хрум?брум?брум», твердя, что и другие дети в классе заражаются от этих странной речью и все начинают «хрум?брум?брумать», а значит — те должны быть изолированы в специальных школах в городе.

«Хрум?брум?брум» Стасяковой звучало решительным отказом, а значит, в классах все должно было оставаться по-прежнему, все больше детей говорили «хрум?брум?брум», потому что это им больше нравилось, чем человеческая речь.

Он, плотник Севрук, лучше понимает «хрум?брум?брум» Стасяковой, чем «хрум?брум?брум» Готтлоба Фреге.

И хоть кое?кто советовал Стасяку продать машину кому-нибудь городскому, который даст за нее большие деньги, потому что многим стало понятно, что ни в этом, ни в следующем месяце Стасяки не найдут денег, чтобы уплатить за страховку и регистрацию, а Агата только через несколько лет сможет получить права, — в ответ слышалось только гневное «хрум?брум?брум» Стасяковой и «хрум?брум?брум» ее детей.