Специалист в области космонавтики.

Но этот демонический, несколько абсурдистский в духе Камю взгляд сверху на нашу хиреющую планету, взгляд несколько уже и постороннего, – отличное парадоксальное средство от уныния и разочарования.Или: «и молчит астронавт на луне / словно нищий в московском метро» – и дух опять то ли замирает, то ли его захватывает (астронавты и звездо-воздухоплаватели Бахыта Кенжеева постоянно вдохновляют: это стремление оторваться, взмыть, пусть даже в другое отчаяние, одиночество и бесприютность – в бесприютность небесную – пронизывает всю книгу)…Или: «…холодей же, имперский гранит, / где савраска, похожий на ослика, на петровскую лошадь глядит…»… Этот похожий на ослика савраска очень хорош, и странно преображает мотив пушкинского Медного Всадника; этот Всадник, более аутентичный с виду, еще раз появляется в стихах Кенжеева; где за лирическим героем гонится жизнь в дыме строительств и изменений…Или:И с каждым каменным приливомволну воздушную несетк мятущимся, но молчаливымжильцам простуженных высот —хороши и своеобразны и «простуженные высоты», и их молчаливые, но метущиеся жильцы.

Вячеслав Рыбаков Вода и кораблики Одинокий астронавт, фактически наш современник со всеми присущими нам достоинствами и недостатками, возвращается на Землю будущего после релятивистской звездной экспедиции и обнаруживает, что все жители Земли стали телепатами; не в силах выдержать, что все его мысли, все, что он не любит в себе, чего он стыдится в себе, он теперь ни от кого не может скрыть, астронавт уходит от людей, став лесником в уединенном заповеднике; но общество телепатов действительно гуманно («Если мы не сумеем доказать одному хорошему человеку, что ложь не необходима для жизни – грош нам всем цена», говорит один из героев повести), оно исподволь, ненавязчиво помогает пришельцу из прошлого как-то адаптироваться, и к концу повести возникает надежда, что адаптация удастся.

Типичный астронавт сверхдальних рейсов — одежда, круглая эмблема на левом плече, нетипичные для типичного астронавта космы волос сзади и совсем уж несвойственная ему двухнедельная щетина.