Головной убор.

Это нам-то в таких шапках при мазутном нашем деле… Не к лицу, брат, нам такая шапка… В таких шапках, брат, разгуливать только буржуйским детям…

Была на нём только его шапка, шапка, сиявшая на солнце не хуже самого солнца, шапка, ярче которой не было ни у кого на Востоке.

В его лице было что-то тонкое и хрупкое, но это замечала только мама.Вдруг он догадался, как устроено небо: оно накрывает землю как шапка, и он с удовольствием повторил одними губами все разъясняющее слово: «Как шапка, как шапка».Прищепки с раздвоенными хвостами уселись на бельевую веревку, как ласточки.

Или надеть шапку и сказать: «Шапка-невидимка, спрячь меня» — и шапка спрячет и человек станет невидимкой.

Она сказала: "как дела?" Он сказал: "Ничего, а твои?" И после того, как тетка в метро обложила: "Это антисанитарно носить собачью шапку, это нарушение закона, вы поощряете спекулянтов, собака агонизировала сорок минут!" - "Что же мне теперь отпустить ее на волю, беги, шапка, тяв-тяв, знаю, шапка по кличке Дружок", - она сказала: "Тоже ничего".

Идешь, короче, за ними, ептыть, подходишь сзади, ептыть, идешь, короче, ну подходишь, за шапку берешься сразу, и, короче, сразу под коленки бьешь, чтобы она раз… вот так вот… и шапка у тебя в руках оставалась… она раз вот так сделает… по инерции назад и шапка у тебя в руках остается…и все, ептыть.

Вот если б вам понадобилась плохая шапка, не стоящая и запрашиваемой за нее цены; шапка, не годная ни на что, кроме разве что на мытье окон, то я бы смог найти вам как раз то, что нужно.

Среди них выделялся тот, что ехал посередке: парчовая ферязь, сафьяновые сапоги с татарским узором, на голове черевья шапка.[5] Боярин как бы не замечал склоненных голов, держался прямо, будто опасался, что огромная шапка, башней торчавшая на самой макушке, свалится набок и останется он простоволосым среди покорной и безмолвной толпы.

Не так-то уж холодно для мурманчан, всего семнадцать градусов (ниже нуля, разумеется), упрямый ветерок не царапал глаза острыми колючими снежинками; волосы девушки прикрыты платком, шапка утепляла голову; и платок (оренбургский), и шапка (пыжиковая), и шубка, казавшаяся в сиренево-неоновом свете фонаря норковой (а возможно, она такой и была), подсказали проходившему мимо Пете Анисимову, что девушка — не местная, чуть ли не столичная, и что ее не посадишь за ресторанный столик, не потянешь в такси, не прельстишь уютным уголком частной квартиры с приглушенным освещением, — такую власть излучала незнакомка, такую доступную недосягаемость.