В греческой мифологии сыновья вождей, погибших под Фивами

Как я уже сказал, эпигоны Энгельса с Марксом парадоксальным образом объединяются с эпигонами Достоевского и Солженицына на почве отождествления и разоблачения Бакунина и Нечаева, бакунизма и нечаевщины.

Позже разыгралась трагедия; наступил упадок творчества, обмеление океана новых чувств; все поставленные задачи были упрощены и облегчены; враги романтизма яростно напали на эпигонов его, которые уже не могли, не сумели, да и не хотели защититься.Последнее всего важнее: если бы они хотели, они могли бы защитить романтизм, потому что они были талантливее родоначальников его; но история изобилует такими примерами – эпигоны часто сильнее талантами, чем основополагатели.

Талантливый Ведекинд относится к тем эпигонам литературы, которые достаточно увертливы, так что с них «взятки гладки»; эпигоны эти обладают такой техникой, которая позволяет за тысячью смыслов спрятать неуловимо ядовитый и приторно сладкий смысл их произведений.

Парижские прозаики из младшего поколения склонны были считать Алданова скорее эпигоном (впрочем, некоторые из них охотно записывали в эпигоны и Бунина[3]).

Кстати, именно эту "розосоловьиную" экзотику в основном и заимствовали европейские эпигоны, которых стало больше чем достаточно, после того как Э.

Последователи и эпигоны, утвеpждая и конкpетизиpуя идеи pодоначальников школ, вольно или невольно пpевpащают pациональное в защищаемом ими учении в догматические утвеpждения, свободу мысли - в консеpватизм, пpепятствуют философскому твоpчеству.

Большинство этих произведений казались новаторскими и по творческому методу, и по манере письма, но эпигоны Хайнлайна быстро растиражировали эту манеру, а фон произведений, характерный в общем-то для фантастики 30-х - 40-х годов, сейчас воспринимается уже как несколько архаичный.

В результате в одной компании оказались и мастера, и графоманы, и эпигоны всех мастей, и имитаторы, и крепкие ремесленники, и авторы одной книги - о самом себе, и так далее.

Скажем, все они были если не похитители, то бесстыжие эпигоны: римский Рим вышел из Греции, византийский Рим вышел из римского, а московский - из византийского, после того как государь Иван III женился на Софье Палеолог, дочери морейского деспота Фомы, и на этом основании провозгласил себя наследником василевсов.

Это было что-то холодное, вымученное, безжизненное, нечто вне времени и пространства, напоминавшее мне не формалистов даже, а то, что сочиняли когда-то в давние времена эпигоны формалистов.