Картина Ивана Шишкина «Лесное ...».

Мы описали кладбище на холме, куда поднимались мокрые земляные ступеньки, и склоны, посыпанные кладбищенским мусором, словно кладбище испражнялось здесь, отрыгивая сплющенные венки, гниющие бумажные цветы и пустые обелиски.

По еврейскому кладбищу скачут каменные олени, на еврейском кладбище рычат каменные львы, развеваются на ветру раскрытые страницы торы, над еврейским кладбищем круглый год кружатся каменные мотыльки, но плотов никто никуда не гоняет — ни в Мемель, ни к божьему престолу.

У всех у них нет настоящего доверия к странам, которые они знают, и, в конце концов, в России, и в Греции, и в Польше, и во Франции остались наши покойники, но от них мы уже не услышим, что они думают, а Курт и Зеппи были однажды в Италии, на большом кладбище в Априлии, и возложили там цветы на могилу Ханса, они рассказывают, и это передается дальше, что кладбище содержится очень хорошо, оно очень ухожено, а это огромное, гигантское кладбище даже представить себе невозможно, какое большое и очень ухоженное.

Этот мир - будто огромное кладбище, пустынное пристанище мертвых; но все же для полноты сходства с кладбищем ему недостает ощущения кроткого смирения перед неотвратимостью смерти.

Прежде они длились день, а то и полтора: ночные бдения, хождения на кладбище, похоронные процессии, которые начинались от самого дома покойного, молитвы, песнопения, словом, все как положено… А теперь с покойником прощаются у церкви, отвозят в машине на кладбище и, едва могильщик замурует его в нише, отправляются восвояси… Виной всему машины: они подгоняют людей, даже священников, которые лишились степенности и не ходят, как бывало, на кладбище пешком по три-четыре раза в день, одетые в сутану… Они осеняют усопшего крестным знамением на пороге церкви и спешат в ризницу покурить пли послушать магнитофонные записи.

Во времена Ффрайара ближайший неф Капеллы использовался в качестве приходской церкви, окна его выходили на кладбище, называвшееся тогда кладбищем Джизус-колледжа; ныне оно относится к ректорскому саду.

Еще в XVII веке главная пражская синагога называлась «старой» синагогой и еврейское кладбище — «старым» кладбищем.

За стенами находилось кладбище, а грязный пустырь, перед которым я остановился, занимал участок приблизительно в восемьсот метров между кладбищем и группой строений, где квартировала дивизия.

Знаменательно для Соловьева, «что родиной русской поэзии он считает кладбище – то „сельское кладбище“», которое, вослед Грэю, воспел Жуковский: пусть наша поэзия, «гений сладостный земли моей родной», впоследствии пленяла «радугой мечты, юной страсти жаром», – «но первым, лучшим даром останется та грусть, что на кладбище старом тебе навеял Бог осеннею порой».

Лисичкин в своей книге «Военный путь святителя Луки» приводит письмо будущего святителя, написанное в поезде родным: «Тайга не грандиозна, не величественна, но она глуха и мрачна, она какое-то лесное кладбище… Приходят на память те бродяги, что ходили по этой тайге тысячи верст, и не верится, что человек столько мог перенести…» Скоро эта тайга и в самом деле станет кладбищем, и наполнится она отнюдь не свободными бродягами.