Николай (1910—83) русский писатель, повести «Мальчик у моря», «Беглец», «Родные и близкие», роман «Горе одному»

Этим дубам было лет по двести, не меньше, их сажали еще крепостные старой графини, как мне представлялось, и то ли от сырости здешних земель, то ли оттого, что дубы росли на открытом, продуваемом всеми ветрами месте, а может быть, и от старости своей, от ветхости начавшей разлагаться древесины, стволы дубов имели самые причудливые формы, будто их погнуло-покорежило неведомой силой, отчего стволы местами даже полопались, и не рассыпались в прах они только благодаря известной всем дубовой прочности исходного материала.

Район назывался Кенсингтонские Высоты.[1] Для того чтобы добраться до Дубовой Долины, он пересекал улицу Лома Линды, улицу Рэли,[2] Сосновый Дол, сворачивал на Кенсингтонский проспект, потом на улицу под названием Дубы Челси.[3] Ничего от настоящего Кенсингтона или Челси там не было — ни высот, ни долин, ни сэра Уолтера Рэли, ни дубов.

Затем мысли его начали блуждать и смешиваться с другими воспоминаниями: буковая аллея преобразилась в дорожку под сенью вечнозеленых дубов, где там и сям карабкались по ветвям виноградные лозы, выбрасывая вьющиеся усики роняя на землю лиловые ягоды; и редкие серо-зеленые листья олив выделялись на темном фоне дубовых крон.

Дот был совершенно обычным укреплением Императорской армии: низкий бетонный бункер, усиленный стволами дубов, которые спилили несколько месяцев назад в единственной на весь остров дубовой роще.

В августе начали обдирать кору с караичей и дубов, мололи и ели, примешивая на лоток дубового теста пригоршню просяной муки.

Без сомнения, этому должны быть естественные причины, но для простого взгляда эта разница поразительна и непостижима… У меня есть дубовая роща, в которой находится около двух тысяч старых и молодых дубов… И только под некоторыми из них с незапамятных времен родятся белые грибы.