Значение слова этих

Если так, то нефти в недрах нашей планеты должно быть – хоть залейся, и проблема лишь в том, как до этих запасов добраться; другое дело, что эти изыскания не поддержит сейчас ни одна из нефтяных монополий – этих-то более чем устраивает статус-кво… Кроме того, опыт некоторых индустриально развитых стран, оказывавшихся в условиях нефтяной блокады (прежде всего – нацистской Германии и ЮАР), показывает, что если у нации руки растут не из задницы, а откуда следует, то жить (и даже воевать!) вполне можно и на синтетическом горючем.

Я ведь не только ел, спал и волочился: я еще всю жизнь наблюдал и размышлял, мне хочется уяснить себе результат этихУма холодных наблюденийИ сердца горестных замет… [1]Не знаю, выйдет ли что-нибудь из этих записок; во всяком случае, я рад, что нашел для себя подходящее занятие.Но все-таки, почему же я старик?

И мать рассказала ему, что охотился отец почти исключительно на уток, ездил все больше по Подмосковью — тридцать-то лет назад и тут всего хватало, в компании из знакомых был у него недавно умерший дядя Саша и еще один главный инженер их завода, который теперь уже старик и иногда появляется на их семейных торжествах — да она показывала, должен был запомнить, ружье ему еще до войны один друг подарил, погиб потом, а привез его из Германии, где в тридцатых годах работал, охоту она никогда не любила и его поначалу было удерживала, а потом поняла, что если он ездить не будет, то вообще со своего завода никогда отдохнуть не выберется, да и этих-то дней, видишь, мало оказалось — кто по-человечески отдыхал, а не по ночам в кабинете, тот и до сих пор живет, так что уж сдерживалась и даже уток этих дробью избитых, что он нет-нет да и привозил, стиснув зубы, чистила и для гостей готовила, чтобы показать, какой муж на все руки мастер.

Не спорю, лишь бы он не употреблял во зло богатство, приобретенное честной торговлей, лишь бы он удалил из своего дома всех этих игроков, всех этих паразитов, всех этих пошлых любезников, всех этих бездельников и велел бы приказчикам из своей лавки до смерти избить палками того угодливого человека, что под предлогом разнообразия помогает мужьям легче переносить отвращение, которое вызывается постоянным сожительством с женами.

Из этих баек, заросших преувеличениями, как непаханное поле диковинными цветами; из этих рассказов, повергавших то в уныние, то в трепет, граничивший с лихоманкой; из этих воздыханий и восклицаний, из этих намеков и полунамеков вырастало то, чего ни под одной местечковой крышей не было, чего нельзя было узреть ни за одним окном, будь оно даже в позолоченной раме.

Как будто я знал многое про этих людей и знал, что происходит там, в этих офисах, знал этих желчных крючкотворов, этих усталых, бледных женщин.

Наверное, многие из тех, кто потом получил пулю в лоб или скончался от тоски, или был забит насмерть, или умер от голода и холода в этих неотапливаемых монастырских стенах, они с этих стен, из этих облупленных фресок, от этих оставшихся в куполах ангельских и божественных ликов получали своё последнее напутствие, получали предсмертное духовное спасение.

Орден Слуг Создателя, орден этих, этих, этих, прости меня Создатель за мои греховные мысли, орден этих инквизиторов до сих пор обладает большой популярностью на юге Сатума, к моему большому сожалению.

Пусть в крошечном теле какого-нибудь клеща он рассмотрит еще мельчайшие части: ножки со связками, вены в этих ножках, кровь в этих венах, жидкость в этой крови, капли в этой жидкости, пар в этих каплях; разделяя еще эти последние вещи, пусть он истощит свои силы в этих представлениях и да будет последний предмет, к которому он придет, предметом вашего разговора.

Я распрощался с вами, чтобы ехать на маскарад в Варьете. Мне говорили о нем как о достопримечательности, достойной нашего примечательного времени. Вы отговаривали меня, советовали не ездить - нелегкая путала меня. О, почему вы, бытописатель, не видели этого зрелища? Почему не было там ни Гофмана, ни Калло, дабы изобразить фантастическую и гротескную картину, которая развернулась перед моими глазами? Я ушел из пустой и унылой Оперы и очутился в переполненном и оживленном Варьете; зала, коридоры, ложи, партер - все кишело народом. Я обошел залу: двадцать масок окликнули меня по имени и сказали, как их зовут. Здесь присутствовали крупнейшие аристократы и финансисты в гнусных маскарадных костюмах Пьеро, возниц, паяцев, базарных торговок. Все это были люди молодые, благородные, отважные, достойные уважения; позабыв о своем громком имени, об искусстве или политике, они пытались возродить бал-маскарад эпохи Регентства, и это среди нашей строгой и суровой жизни! Мне говорили об этом, но я не верил рассказам!.. Я поднялся на несколько ступенек и, прислонившись к колонне, наполовину скрытый ею, устремил взгляд на человеческий поток у своих ног. Эти домино всевозможных расцветок, эти пестрые наряды, эти вычурные костюмы являли собой зрелище, в котором не было ничего человеческого. Но вот заиграл оркестр. О, что тут началось!.. Странные существа задвигались под его звуки, долетавшие до меня вместе с криками, хохотом, гиканьем; маски схватили друг друга за руки, за плечи, за шею; образовался огромный движущийся круг; мужчины и женщины шумно топали ногами, поднимая облака пыли, и в белесом свете люстр были видны ее мельчайшие атомы; скорость вращения все увеличивалась, люди принимали странные позы, делали непристойные движения, дико орали; они вращались все быстрее и быстрее, откинувшись назад, как пьяные мужчины, воя, как погибшие женщины, и в этих воплях звучала не радость, а исступление, не ликование, а ярость, точно это был хоровод душ, проклятых Богом, которые осуждены мучиться в аду за свои прегрешения. Все это происходило передо мной, у моих ног. Я ощущал ветер, поднимаемый стремительным бегом масок; каждый мой знакомец, проносясь мимо, кричал мне какую-нибудь непристойность, от которой лицо мое заливала краска. Весь этот шум, гам, вся эта неразбериха были не только в зале, но и у меня в голове. Вскоре я уже перестал понимать, сон это или явь; я вопрошал себя, кто из нас безумен - они или я; меня обуревало нелепое желание броситься в этот пандемониум, по примеру Фауста, оказавшегося на шабаше ведьм, и я чувствовал, что сразу уподоблюсь этим людям, буду испускать такие же дикие крики, делать такие же непристойные жесты, телодвижения и хохотать, как они. О, отсюда до подлинного, безумия был всего один шаг. Меня обуял ужас, я выскочил из залы, преследуемый до самой парадной двери воплями, походившими на любовный рык, вылетающий из логова диких зверей.

Земля, сказал он, имеет оболочку; и эта оболочка поражена болезнями. Одна из этих болезней называется, например: «человек». (Фридрих Ницше)

Нужно в школах установить науку о мышлении — не как отвлеченную психологию, но как практические основы памяти, внимания, сосредоточенности и наблюдательности. Конечно, кроме этих четырех областей науки мышления, многие качества требуют развития — четкость, быстрота, синтетичность, оригинальность и другие. Если бы часть усилий, затрачиваемых в школах на спорт, уделялась мышлению, то скоро результаты были бы поражающими. К усовершенствованию техники нужно добавить утонченность мышления.

Было бы величайшей ошибкой думать, что понятие героев совместно лишь с прошлым. Синтез нашей Эры выкристаллизовывает своих героев. Позволительно надеяться, что костры, тюрьмы и казни более не будут непременными атрибутами этих великих душ!

Он Путин превратил Останкино в призывные пункты… Разжигая ненависть, они этих наивных людей гонят как пушечное мясо на смерть. При этом никакой юридической ответственности у Путина нет: он не выплачивает погибшим три миллиона, как солдатам.

Великая Отечественная война советского народа против немецкого фашизма длилась четыре года, но ее духовно-физический «концентрат» составляет целую эпоху в нашей истории. В течение этих четырех лет так или иначе нашли свое отражение многие века нашей истории, нашей политики, все составляющие психологии, морали и нравственности нашего народа.

Нельзя полагать, что День Победы 9 мая 1945 года явился переломным днем нашего существования, что как только затихли раскаты орудий, жизнь в мгновение ока изменила характер и стала безмятежной и благостной. На самом деле жизнь из одного качества в другое эволюционировала медленно и малозаметно. Многое из того, что мы открыли для себя в годину тяжелейших испытаний, с нами и поныне, многие наши духовные, нравственные и организационные приобретения так или иначе оказывали или оказывают свое влияние на последующую жизнь общества. Поэтому существует ли надобность для литератора подгонять правду нашего существования под правду войны или реконструировать действительность? Не плодотворнее ли поискать общий знаменатель, философский корень того, что имело место в войне и не утратило своего нравственного или иного значения и теперь? Конечно, метод охоты снайперов за вражескими солдатами вряд ли способен всерьез заинтересовать кого-либо нынче, снайперы не самая актуальная специальность для общества мирного времени; отошли в прошлое многие другие качества, некогда важные для войны, и с ними носители этих качеств. Но вот любители подставить ближнего под удар судьбы или начальства, чтобы самому укрыться за его спиной, не перевелись и поныне. Правда, в годы войны это было заметнее и более впечатляюще по результатам, теперь нередко такие вещи выглядят менее драматически, но при всем том природа их остается единой. Природа предательства во всех видах отталкивающа и предосудительна, какими бы мотивами это предательство ни руководствовалось и какие бы благие цели ни преследовало.

Дело, как мне кажется, вовсе не в боевом результате той или иной операции или действия, для литературы о войне одинаково важны как удачи, так и поражения, большие и малые. К тому же, что такое победа, а что поражение с точки зрения нравственной или философской, которые больше всего другого интересуют в искусстве? Ивановский (повесть «Дожить до рассвета»), разумеется, был побежден и погиб на своем маленьком поле боя, но если он из тех людей, о которых сказано, что их можно убить, но нельзя победить, то его поражение явственно превращается в иное, противоположное качество. Именно на стыке этих взаимоисключающих понятий и таятся значительные возможности литературы, нередко, к сожалению, игнорируемые нами, привыкшими к предельной ясности, с которой соседствует упрощенчество.

Джо: Мозговой зонд?Доктор: О, тебе не стоит беспокоиться об этом, Джо. Пока не скажешь им правду, они тебе не навредят.Джо: Точно?Доктор: Конечно. Это всего лишь компьютеры с некоторыми дополнительными возможностями, а ты же знаешь, какими глупыми могут быть компьютеры, да? Сядь, перестань беспокоиться. Садись давай... Я тебе не рассказывал, как однажды попал в плен к медузоидам?Джо: Что это такое?Доктор: Медузоиды? Как бы их описать?.. Нечто вроде волосатых медуз с когтями, зубами и ногами.Джо: Фу!Доктор: Во всяком случае, они посадили меня под один из этих мозговых зондов и попытались заставить меня рассказать, куда я направлялся. Я сказал, что направлялся на встречу с гигантским кроликом, розовым слоном и лиловым конём в жёлтых пятнах.Джо: (смеётся) И что произошло?Доктор: Бедная старая машина не могла в это поверить, и у неё случилось нервное расстройство.Джо: А потом?Доктор: Они посадили меня под другой мозговой зонд, и случилось то же самое.Джо: Но ты же не говорил им правду. Не в самом же деле ты шёл на встречу с гигантским кроликом, розовым слоном и... с кем там ещё?Доктор: С лиловым конём в жёлтых пятнах. А я действительно направлялся туда. Видишь ли, они все были делегатами третьей межгалактической мирной конференции.Джо: Как ты оттуда выбрался?Доктор: В конце концов им пришлось меня отпустить. Джо: Почему?Доктор: У них кончились мозговые зонды.

Все жены этих мужей должны быть общими (κοινάς), а отдельно пусть ни одна ни с кем не сожительствует. И дети тоже должны быть общими, и пусть отец не знает, какой ребенок его, а ребенок - кто его отец (457d)