Значение слова четыре

Начало нашим домам положили не четыре колонны по четырем углам; они возникли из четырех стен, глядящих на четыре стороны; эти стены заменяют и исключают колонны, а если их все же прилепили, они — излишнее и досадное нагромождение.

Два умножить на два равно четырем; четыре умножить на четыре равно шестнадцати; двенадцать умножить на двенадцать равно ста сорока четырем.

Символы были изуродованы, повешены аляповато разрисованные ордена, различные эмблемы силы и власти: магическая фигура, девятиконечная звезда, четыре фазы сокрытой луны Зра, число четыре, гексаграммы, пирамиды, четырехгранники, двойные спирали, левосторонняя и правосторонняя спиралевидная свастика, алхимические символы четырех элементов и трех законов природы, треугольник с тремя концентрическими кругами, икона с изображением Великого Слияния.

А два, и четыре, и шесть существуют всегда одинаково и неизменно — они всегда остаются теми же, что они есть: в четырех содержится два и два, но в двух столько не содержится — два не равняются четырем.

Два чжана и четыре чи составляют двадцать четыре чи, что соответствует двадцати четырем периодам года, указанным в императорском календаре.

Сначала Хаос, или Единое дыхание, разделилось на два полярных начала: мужское, светлое, активное начало Ян и женское, темное, пассивное начало Инь; из «двух начал» выделились «четыре образа», соответствующие четырем сторонам света; «четыре образа» породили «восемь пределов» мироздания и т. д.

Не бойся ножа, бойся вилки: один удар — четыре дырки!

Великая Отечественная война советского народа против немецкого фашизма длилась четыре года, но ее духовно-физический «концентрат» составляет целую эпоху в нашей истории. В течение этих четырех лет так или иначе нашли свое отражение многие века нашей истории, нашей политики, все составляющие психологии, морали и нравственности нашего народа.

Джек: Это — Торчвуд Три. Торчвуд Один был в Лондоне… уничтожен во время битвы в Кэнэри Уорф. Торчвуд Два — офис в Глазго — очень странный мужик. Торчвуд Три — Кардифф. Торчвуд Четыре как бы потерялся, но мы и его когда-нибудь найдём.

И все-таки старик Блэкстон (Блэкстон Уильям; 1723—1780; английский профессор-юрист, написавший четыре тома «Комментариев к английским законам») прав. В основе законов, как краеугольный камень, на котором стоит цитадель правосудия, лежит горячее и искреннее стремление честных людей к беспристрастию и справедливости. Но что же говорит на этот счет Учитель? «Судьи и адвокаты оказались весьма изобретательными». И законы, созданные для блага людей, были столь изобретательно извращены, что теперь они уже не служат защитой ни обиженному, ни обидчику, а лишь разжиревшим судьям да тощим, ненасытным адвокатам, которые покрывают себя славой и наживают толстое брюхо, если им удается доказать, что они умнее своих противников и даже самих судей, выносящих приговор. … Блэкстон всегда прав, если его правильно читать. По-твоему, это парадокс? Да! Но, кстати, все современные законы тоже парадокс. Блэкстон — это сама основа человеческого правосудия, но — боже! — сколько хитроумия пускают в ход умные люди, чтобы прикрыть именем Блэкстона то зло, которое они творят. («Слепой разбойник», «Справедливый», Слепой судья)

Школьное представление о делении современного человечества на три большие расы разделяется лишь небольшой частью исследователей; большинство же ученых придерживаются иных схем расовой группировки населения земли, объединяя людей в две, четыре или даже пять крупных расовых общностей

Как попадают на этот таинственный Архипелаг? … те, кто едут туда умирать, как мы с вами, читатель, те должны пройти непременно и единственно — через арест. Арест!! Сказать ли, что это перелом всей вашей жизни? Что это прямой удар молнии в вас? Что это невмещаемое духовное сотрясение, с которым не каждый может освоится и часто сползает в безумие? Вселенная имеет столько центров, сколько в ней живых существ. Каждый из нас — центр вселенной и мироздание раскалывается, когда вам шипят: «Вы арестованы!» Если уж вы арестованы — то разве еще что-нибудь устояло в этом землетрясении? Но затмившимся мозгом не способные охватить этих перемещений мироздания, самые изощренные и самые простоватые из нас не находятся и в этот миг изо всего опыта жизни выдавить что-нибудь иное, кроме как:- Я?? За что?!? — вопрос, миллионы и миллионы раз повторенный еще до нас и никогда не получивший ответа.Арест — это мгновенный разительный переброс, перекид, перепласт из одного состояния в другое. По долгой кривой улице нашей жизни мы счастливо неслись или несчастливо брели мимо каких-то заборов, заборов, заборов — гнилых деревянных, глинобитных дувалов, кирпичных, бетонных, чугунных оград. Мы не задумывались — что' за ними? Ни глазом, ни разумением мы не пытались за них заглянуть — а там-то и начинается страна ГУЛаг, совсем рядом, в двух метрах от нас. И еще мы не замечали в этих заборах несметного числа плотно подогнанных, хорошо замаскированных дверок, калиток. Все, все эти калитки были приготовлены для нас! — и вот распахнулась быстро роковая одна, и четыре белых мужских руки, не привыкших к труду, но схватчивых, уцепляют нас за ногу, за руку, за воротник, за шапку, за ухо — вволакивают как куль, а калитку за нами, калитку в нашу прошлую жизнь, захлопывают навсегда. Всё. Вы — арестованы! И нич-ч-чего вы не находитесь на это ответить, кроме ягнячьего блеяния:- Я-а?? За что??..Вот что такое арест: это ослепляющая вспышка и удар, от которых настоящее разом сдвигается в прошедшее, а невозможное становится полноправным настоящим. И всё. И ничего больше вы не способны усвоить ни в первый час, ни в первые даже сутки. Еще померцает вам в вашем отчаянии цирковая игрушечная луна: «Это ошибка! Разберутся!» Все же остальное, что сложилось теперь в традиционное и даже литературное представление об аресте, накопится и состроится уже не в вашей смятенной памяти, а в памяти вашей семьи и соседей по квартире. Это — резкий ночной звонок или грубый стук в дверь. Это — бравый вход невытираемых сапог бодрствующих оперативников. Это — за спинами их напуганный прибитый понятой. (А зачем этот понятой? — думать не смеют жертвы, не помнят оперативники, но положено по инструкции, и надо ему всю ночь просидеть, а к утру расписаться. И для выхваченного из постели понятого это тоже мука: ночь за ночью ходить и помогать арестовывать своих соседей и знакомых). … Традиционный арест — это еще потом, после увода взятого бедняги, многочасовое хозяйничанье в квартире жесткой чужой подавляющей силы. Это — взламывание, вскрывание, сброс и срыв со стен, выброс на пол из шкафов и столов, вытряхивание, рассыпание, разрывание — и нахламление горами на полу, и хруст под сапогами. И ничего святого нет во время обыска! При аресте паровозного машиниста Иношина в комнате стоял гробик с его только что умершим ребенком. Юристы выбросили ребенка из гробика, они искали и там. И вытряхивают больных из постели, и разбинтовывают повязки.1 И ничто во время обыска не может быть признано нелепым! У любителя старины Четвертухина захватили «столько-то листов царских указов» — именно, указ об окончании войны с Наполеоном, об образовании Священного Союза, и молебствие против холеры 1830-го года. У нашего лучшего знатока Тибета Вострикова изъяли драгоценные тибетские древние рукописи (и ученики умершего еле вырвали их из КГБ через 30 лет!). При аресте востоковеда Невского забрали тангутские рукописи (а через 25 лет за расшифровку их покойному посмертно присуждена ленинская премия). У Каргера замели архив енисейских остяков, запретили изобретенную им письменность и букварь — и остался народец без письменности. Интеллигентным языком это долго все описывать, а народ говорит об обыске так: ищут, чего не клали.

Ты вообще как, в курсе, почему его зовут Фрэнки Четыре Пальца? Его так зовут потому, что он делает идиотские ставки с опасными людьми, а когда не может заплатить, они делают ему обрезание! И только не думай, что на хую!

В течение большей части своей творческой жизни Виктор Екимовский пишет эту книгу, полностью соответствующую своему названию. Автомонография посвящена творчеству и околотворческой жизни её автора. Своеобразный прецедент авто-моно-жанра, она породила немало подражателей и последователей, причём, далеко не только среди композиторов. Книга издавалась дважды. Первое издание, вышедшее в 1997 году, включало в себя три главы. Второе издание, появившееся на десять лет позже, включало в себя уже четыре главы (написанные в 1980, 1987, 1997 и 2007 годах). Очередное, возможно, последнее издание «Автомонографии» (соответственно, уже в пяти главах) по замыслу автора должно увидеть свет в 2017 году.

Эрни: Да это очевидно, у меня четыре лапы, и у тебя четыре лапы, и у обоих есть хвост! И мы оба такие красавцы!

Я предпочитаю четыре вида еды: жареное, печёное, солёное и газированное, а это значит — «Бинс энд Бургер»!