Значение слова утешение

Ей же от присутствия рядом мужчин еще больше и печальней хотелось к Боре, она знала, что там ее утешение, да и не утешение ей нужно, а любовь.

В "Калевале" мать оплакивает утопленицу-дочь, которой смерть показалась милее брака с постылым стариком, - слезы ее столь обильны, что становятся тремя реками, из вод их встают три скалы, на вершине же тех вырастают три березы, в кронах их сидят три кукушки и поют: одна - "любовь, любовь", другая "жених, жених", третья же - "утешение, утешение"*[3].

Найти утешение у матери было проще и легче; но отцовское утешение было ценнее, оно означало мир с судящей совестью, примирение и новый союз с добрыми силами.

Итак, Христофор дан нам как пример и образ, чтобы укреплялись мы в наших страданиях, разумея, что страх и ужас не так велики, как утешение и обетование, и зная, что в этой жизни не будет нам покоя, если мы несем Христа, но чтобы во время напасти переводили мы взор с нынешнего страдания на утешение и обетование.

Евангелие со своей стороны предлагает утешение, говоря: "Посмотри, Христос - твое Сокровище, твой Дар, твой Спаситель, Помощь и Утешение"!

Ты, авва Макарий, умилосердись над нами, которые находятся в вечной муке, и молись за нас, потому что твоя молитва приносит нам утешение.” Старец спросил: “В чем же состоит утешение от моей молитвы?” Череп ответил: “Когда ты молишься о нас, то появляется свет, и мы начинаем видеть друг друга.”

Ей, Господи мой, утешение мое, Иже мене ради окаяннаго в тленную плоть оболкийся, исторгни мя от окаянства, и утешение подаждь души моей окаянней.

Оно не может провозглашать истину, которая не может выдержать проверку, независимо от того, насколько сильным может быть утешение – ложное утешение – для праведного сердца, питаемого такой «истиной».

Старец сказал ему: «Кто ты?» Череп отвечал: «Я был жрецом идолопоклонников, которые жили в этом месте, а ты — авва Макарий, имеющий в себе Святого Духа, когда, умилосердясь над теми, кто находится в вечной муке, ты молишься о них, то они получают некоторое утешение.» Старец спросил: «В чем состоит это утешение?» Череп отвечал: «На сколько отстоит небо от земли, на столько огня под ногами нашими и над нашими головами.

Но тот, кто всегда и везде, во всех бедах и невзгодах, видит величие Бога, того не сломят никакие угрозы и испытания; он получил утешение, утешение действенное и верное, ибо в нем заключена истина.

Из писем Толкина известно, что он прекрасно понимал: орлы, спасающие героев в последний момент, — это типичный «Deus ex machina». Неожиданное спасение героев, которое должно вызывать катарсис, утешение и слёзы облегчения у читателя, он называл термином «эвкатастрофа». С точки зрения автора, подобные события — это вмешательство высшей справедливости, провидения, которое в идеальном мире волшебной сказки всегда на стороне добрых и невинных, а эвкатастрофическое повествование — «подлинная форма волшебной сказки и наиглавнейшая её функция». Подобные чудеса в сказках он сравнивал с евангельскими чудесами, не подлежащими объяснению.

Какое утешение иметь возможность говорить искренне и немногословно. Мимика, жесты… всего этого было достаточно, чтобы ясно и просто выразить свои мысли.

Это большое утешение для меня помнить, что Бог, к которому я приблизился в скромной и искренней вере, пострадал и умер для меня, и что он будет смотреть на меня в любви и сострадании.

Джон Харт: (говоря с Янто и держа его на мушке) Мы просто космическая шутка, красавчик. Случайное столкновение химикатов эволюции. Шутки, секс просто прячут тот факт что ничего не имеет смысла, и единственное утешение - деньги!

Мохиндер: (за кадром, начало) Земля большая. Достаточно большая что можно подумать что возможно спрятаться от чего угодно. От Судьбы. От Бога. Главное, найти место достаточно далеко. Поэтому вы бежите. До края Земли. Где всё опять безопасно. Тихо, и тепло. Утешение солёного воздуха. Мир опасности оставшейся позади. Роскошь горя. И может быть, на мгновение, вы поверите что убежали…

Уж если быть вещью, так одно утешение — быть дорогой, очень дорогой.

К Бернарду, подавленному и протрезвевшему, Дикарь неожиданно отнесся с сочувствием.— Теперь ты снова похож на того, каким был в Мальнаисе, — сказал он, когда Бернард поведал ему о печальном финале вечера. — Помнишь наш первый разговор? На пустыре у нас. Ты теперь опять такой.— Да, потому что я опять несчастен.— По мне лучше уж несчастье, чем твое фальшивое, лживое счастье прошлых недель.— Ты б уж молчал, — горько сказал Бернард. — Ведь сам же меня подкосил. Отказался сойти к гостям и всех их превратил в моих врагов.Бернард сознавал, что слова его несправедливы до абсурда; он признавал в душе — и даже признал вслух — правоту Дикаря, возражавшего, что грош цена приятелям, которые, чуть что, превращаются во врагов и гонителей. Но сознавая и признавая все это, дорожа поддержкой, сочувствием друга и оставаясь искренне к нему привязанным, Бернард упрямо все же затаил на Дикаря обиду и обдумывал, как бы расквитаться с ним. На архипеснослова питать обиду бесполезно; отомстить Главному укупорщику или помощнику Предопределителя у Бернарда не было возможности. Дикарь же в качестве жертвы обладал тем огромным преимуществом, что был в пределах досягаемости. Одно из главных назначений друга — подвергаться (в смягченной и символической форме) тем карам, что мы хотели бы, да не можем обрушить на врагов.Второй жертвой-другом у Бернарда был Гельмгольц. Когда, потерпев крушение, он пришел к Гельмгольцу, чтобы возобновить дружбу, которую в дни успеха решил прервать, Гельмгольц встретил его радушно, без слова упрека, словно не было у них никакой ссоры. Бернард был тронут и в то же время унижен этим великодушием, этой сердечной щедростью, тем более необычайной (и оттого вдвойне унизительной), что объяснялась она отнюдь не воздействием сомы. Простил и забыл Гельмгольц трезвый и будничный, а не Гельмгольц, одурманенный таблеткой. Бернард, разумеется, был благодарен (дружба с Гельмгольцем теперь — утешение огромное) и, разумеется, досадовал (а приятно будет как-нибудь наказать друга за его великодушие и благородство).

Есть счастье лишь на пару мгновений и горе, что будет всегда. Одно утешение — друг, который никогда не предаст.

Ты всегда можешь найти утешение в примитиве.

Надежда, утешение во всякой опасности если и повредит человеку, располагающему избытком средств, то не погубит его окончательно. Но тот, кто ставит на карту все свое состояние (ведь надежда по природе расточительна), лишь в самый момент своего полного крушения, когда уже поздно остерегаться, видит всю ее обманчивость.