Значение слова уважаемый

Нет, я отнюдь не намерен сопровождать обращение к Вам эпитетом "глубокоуважаемый" или даже просто "уважаемый", я вообще не понимаю, зачем вновь обращаюсь к Вам.

И начну я с того, что уважаемый-то - несомненно, уважаемый нынче в нашем городе человек Иван Иваныч, член многих постоянных и временных комиссий, депутат, но ведь имелись и у него определенные грешки молодости (46).

Например, обращения «уважаемый» или «глубокоуважаемый», а тем более «дорогой» являются такими же излишествами, как и формулы концовок — «с глубоким уважением», с «дружескими», «сердечными», «наилучшими пожеланиями» или «с парсимонианским приветом».

Она устроила так, чтобы всеми уважаемый господин никогда не мог встретиться у нее с князем, нарочно отзывалась о князе, когда о нем заходила речь, с совершенным равнодушием и была до такой степени мила и внимательна с уважаемым всеми господином, так пристально смотрела на его лысину в свой бинокль в театре, с такою непритворною радостью встречала его, так соблазнительно ласкалась к нему, что уважаемый всеми господин, не отличавшийся никогда большою твердостью, совсем ослабел…

Но когда Алевтина, мерцая голубыми глазищами, спрашивала с едва заметной хрипотцой: «Извините, уважаемый, вы не могли бы уделить мне минутку?..», то «уважаемый», судорожно сглотнув, готов был посвятить ей не только минутку, но и весь остаток дня, а может, и всю свою жизнь без остатка.

А в момент, когда уважаемый покупатель нажмет курок пистолета и убьет ни в чем не повинного молодого человека, возникнет дополнительная мировая линия, на которой убитый потенциальный дедушка не встретит бабушку, не родится мать или отец, и следовательно, и сам потенциальный уважаемый покупатель.

Это уважаемый на Урале человек, прекрасный организатор. Такие люди знают, что необходимо делать, чтобы повысить качество жизни людей и как развивать экономику в регионе" (о назначении полпредом президента в УрФО начальника цеха на «Уралвагонзаводе» Игоря Холманских).

Король: (человеку на пристани) Это что за город?Человек на пристани: Гринвилл, сэр!Король: А театр у вас есть?Человек на пристани: Театр? Нет. Церковь есть.Король: Это хорошо.Человек на пристани: Только Питер Уилкс умер.Король: Это очень прискорбно. А кто был этот уважаемый джентльмен, который загнул-то? Актёр, что ли?Человек на пристани: Нет, сэр. Проповедник.Король: Значит, у вас проповедника теперь нету.Человек на пристани: Нет. Все ждут мистера Гарви, брата покойного. Он тоже проповедник.Король: А где живёт этот смиренный служитель Божий, почему же он не явился вовремя?Человек на пристани: В Англии, в Шеффилде.Король: (с сарказмом) В Англии!Человек на пристани: Само собой, сэр! Питер сам тоже англичанин, только он уже лет пятьдесят как сюда переехал. Так что он младшего брата Уильяма вовсе не видел.Король: Тоже служитель?Человек на пристани: Кто?Король: Уильям!Человек на пристани: Да нет! Он глухонемой.Герцог: А зачем их ждут, молодой человек?Человек на пристани: Да чтоб поделить наследство!Герцог: И что, большое наследство?Человек на пристани: Дом, негры, кожевенный завод, только наличными шесть тысяч!Король: И всё братьям?Человек на пристани: Не-ет! Братьям только деньги, а остальное — дочкам. Они ведь теперь круглые сиротки!Король: Так, значит, ты говоришь, их тут никто не знает?Человек на пристани: А кто ж их знает, раз они в Америке-то никогда не были?Герцог: А куда Вы путь держите, молодой человек?Человек на пристани: На Запад, на заработки.Король: (Джиму) Мавр, мон шер ами! Подайте мне воды!

Брыль: — Уважаемый товарищ обознался… У нашей Алёны Игоревны лицо типическое. Типическое-типическое такое. Поэтому ему показалось… Алёна: — Да Вы что?! Кто дал Вам право на подобное высказывание о моей внешности?! Брыль: — Но я же… Камнеедов: Это безобразие, товарищ Брыль! Брыль: Виноват! Камнеедов: Возьмите вожжи, займитесь лошадьми! Это у вас лучше получится.

Агент 214: Королева предложила нашему обожаемому королю 100 тысяч, а наш уважаемый премьер на это не согласился.

Я вовсе не имел в виду мягкое «г», говоря, что язык Киева последних лет стал приближаться к языку Голохвастова, — ведь уж где-где, а в Донбассе мягкое «г» давно стало правилом местного русского языка. И уж явно не это «г» имела в виду Ахматова, говоря о киевлянах, которые «не признают грамматику, говорят и на русском, и на украинском так, что не сразу поймешь, что хотят сказать, какую мысль выразить» (кстати, поразительному киевскому суржику немало внимания уделял тот же Булгаков). Я говорю именно об обобщениях, а не о частностях, уважаемый Игорь. Вынужден констатировать печальную для киевлян истину: в пролетарском Донецке сейчас, в общем, говорят и пишут по-русски лучше, чем в Киеве. А объясняется все просто: в Донецке люди получают образование преимущественно на родном русском языке, а в Киеве значительная часть населения лишена такого права. Именно поэтому, как правильно заметил политолог В. Малинкович, Киев фактически перестал быть русскоязычным городом, он стал русскоговорящим.

Имейте в виду, уважаемый Шура, даром я вас питать не намерен. За каждый витамин, который я вам скормлю, я потребую от вас множество мелких услуг.

Карбофос: Ага! Вы есть ч-то-то прятать!Шеф: Видите ли, уважаемый Карбофос. Всё дело в шляпе… вернее в цилиндре.

Святая Руссе, если среди всех пород животных, которых мы знаем здесь на земле, была бы такая, представители которой строили бы для себя тюрьмы, а затем обоюдно обыскали друг друга на эту славную пытку, не уничтожили ли бы мы ее как вид слишком жестокий, чтобы позволить ему существовать в этом мире?.. Я не верю, что существуют или существовали когда-либо в природе извращения, подобные этим тюрьмам. Прежде всего, lettre de cachet противоречит конституции государства и является признанным нарушением как закона, так и человеческой природы. Первоначально тюрьма была местом содержания под стражей, где преступника держали перед тем, как его казнить. Позднее, под влиянием некоего тиранического принципа, комуто пришла в голову ужасная мысль заставить несчастного страдать еще больше, оставив его гнить в тюрьме, вместо того чтобы казнить. Однажды императора Тиберия попросили предать суду беднягу, который томился в тюрьме в течение долгого времени. «Я бы очень сожалел об этом»,— ответил тиран.— «Как это?» — «Как же, он ведь был бы приговорен к смерти, а я бы больше не имел удовольствия знать, что он страдает». Этот Тиберий, как Вам известно, был чудовищем. Тогда как же случилось, что мы, такие тихие и кроткие, такие цивилизованные, такие милые, мы, которые живем в золотой век, так же свирепы, как этот Тиберий. Если я заслужил смерти, то пусть так и будет; я вполне готов к ней; если нет — пусть они перестанут сводить меня с ума в четырех стенах, причем с единственной целью удовлетворить мстительность двух-трех бездельников, которые заслуживали бы сотни ударов прутом... и кое-чего еще, о чем я не осмеливаюсь сказать прямо (разве не так звучит ваша песенка?). Тюрьма... тюрьма... ничего, кроме тюрьмы!.. Это все, что они знают во Франции. Вот перед Вами мягкий, приличный чсловек; он совершил одну несчастную ошибку, которую его враги раздули до чудовищных размеров, для того чтобы его погубить. И тюрьма! Но, тупицы Вы этакие, когда же Вы наконец уясните, что в характерах людской расы столько же различий, сколько существует лиц? Что существует столько же нравст-венных различий, сколько и физических? Что то, что подходит одному человеку, не подходит другому? И тем более, что то, что может излечить одного, может стать гибельным для другого, и что с вашей тюрьмой на каждом шагу Вы напоминаете Криспина, играющего доктора, который прописывает одни и те же пилюли при всех болезнях? «Но чтобы поступать так, как предлагаете Вы,— последует ответ,— нужно что-то знать о человеческих существах. Вы думаете, что мы подобны врачам, и что нам больше нечего делать, чем изучать ваши индивидуальные нужды? Эй! Поистине, какое нам дело до того, подходит это Вам или нет? То, что непригодно для одного, прекрасно для других. Вы когда-нибудь думали о том, что было бы с несчастными могильными червями, если бы не было трупов? Изучать Вас!.. Господи, стоит в это поверить — и поверишь во что угодно! А наши удовольствия? А наши театры, наши представления? Молодые дамы, которых мы содержим? Наши жены, запертые под замком? А наши с Вами дела, те маленькие секреты, которые мы прячем в рукавах?.. Что стало бы со всем этим, если бы нам пришлось сосредоточиться на изучении человека и избавиться от тюрем? Полноте, полноте, уважаемый сударь, все замечательно и так! И кроме того, самое лучшее основание из всех — оставить все так, как есть, заключается в том, что таково положение вещей уже в течение очень долгого времени».— Ага! Вы сказали это, господа! Вы сказали это, и вот почему: те, кто не связан никакими другими законами, кроме кодекса Юстиниана, должны рассуждать, как Тиберий! Что ж, Святая Руссе, Вы видите, что получается, когда меня заставляют обратиться к разуму: он несколько резковат, мой разум, не так ли?.. Но чего Вы ожидали? Это fructus belli.