Значение слова Рейна

Месяцев девять тому назад, может, чуть меньше, но уже после того, как погиб в авиакатастрофе предшественник полковника Рейна, на моем стуле сидел другой человек из команды Рейна.

Сентиментальные хроники Евгения Рейна» отмечает: «Естественное соединение повествования с философским осмыслением – это длинное дыхание, «панорамное кино» больших стихотворений и коротких поэм – как «фирменные» черты поэтики Рейна, видимо, и породили в литературной среде знаменитое теперь определение-титул: «элегический урбанист».

И вид со скалы открывался потрясающий: синяя лента Рейна, солнечные терраски, холмы, виноградники, облака… Пожалуй, нет на свете места романтичнее Среднего Рейна, подумала Эльма.

В отличие от обычного у элегиков драматического эффекта, сопутствующего крушению мира или мифа, в отличие от элиотовского «Так кончается мир (Так кончается мир / Так кончается мир, / Не с грохотом, но со всхлипом», гибель миропорядка у Рейна сопровождается пошленьким мотивчиком, шлягером тех самых тридцатых или сороковых годов, чью тональность и эстетику стихотворение Рейна, как правило, воспроизводит то метрическим эквивалентом синкопы, то выбором детали.

Версии предания о дела Рейна получили особенно широкое хождение в восемнадцатом веке в связи с распространением хасидизма — Цалка прочел о нем в книжке, где под одной обложкой были собраны два агиографических сочинения: «Шивхей Бешт» («Прославление Бешта») — полное чудес житие основателя хасидизма — и «История о Йосефе Дела Рейна».

А ещё последние шесть вёсен они практиковались в магии, точнее, мать учила Рейна тому, что сама помнила из школьного курса. Так что когда до них дошли слухи о предстоящем Турнире волшебников, у Рейна даже не было мысли, чтобы остаться дома и не посмотреть краем глаза на всё то, о чём ему рассказывала мать.

В первой половине X века к ним прибавилась еще Лотарингия – территория от устьев Рейна и Шельды почти до Верхнего Рейна.

В дальнейших своих рассказах об этих событиях она говорила не «моя двоюродная сестра Рейна покончила с собой, и именно поэтому», а «моя двоюродная сестра Рейна покончила с собой, и я так и не оправилась от этого удара».

Он был вынужден покинуть Бонн и почти всю жизнь прожил в Вене, в унылых предместьях этого большого легкомысленного города, но никогда не забывал он долину Рейна и величественную реку, мощную, отечески родную (unser Vater Rhein), – «наш отец Рейн», как он называл ее, – почти человечески живую, подобную некой гигантской душе, где сменяют друг друга столько мыслей, столько могучих порывов; и, пожалуй, особенно прекрасен, могуч и спокоен Рейн там, где он с ласковой мощью омывает тенистые и цветущие берега прелестного Бонна.

Конечно, Ранульф собирался рассказать вассалам о своем первом венчании с Рейной, однако он в глубине души чувствовал, что если бы Рейна привела разумные доводы в пользу того, что они должны продолжать обман, он бы немедля согласился с ней.

Вся страна бодро топала на перекур, а Богомолов упрямо и упорно твердил: надо хорошо, профессионально работать. Главное в жизни — профессионализм, честный, безупречный долг перед своим делом. В общем, это ведь и есть главная тема «В августе сорок четвертого», это и есть его «момент истины» — кто бы и как бы тебе не мешал, <...> тебе ничто не должно помешать профессионально и грамотно выполнить свою работу: поймать шпионов, прочистить трубы, написать роман, статью. Никита Елисеев из статьи "Литературный факт и военное общество", «Огонек», 2004, Январь, № 3 (цитируется по статье Рейна Карасти "Пацан, беги!" в журнале "Звезда")