Значение слова лице

Одна часть была заполнена мыслями о девушке по имени Элла из бара Ванчай, из-за которой он дал в челюсть этому нахалу полицейскому, после чего и вынес все неотвратимые и вполне предсказуемые последствия: вышеупомянутый полицейский чин, старший инспектор Рокхерст, (известный также как Рокер), отдыхавший после своих подвигов в баре, нанес Люку несколько великолепных ударов по ребрам (не говоря о лице).

Располагалась она на улице Писарей; в английских переводах Фламеля ее часто называют улицей Нотариусов, а в русском переводе «Собора Парижской Богоматери» Гюго даже улицей Писателей, что уже слишком, потому что трудившиеся на ней йcrivains, конечно же, не были писателями — они были общественными писарями, нотариусами, каллиграфами и переписчиками книг, часто совмещая все эти профессии в одном лице.

Существует несколько традиционных тем (расхожих шаблонов), по которым строится сюжет, и которые уже всем приелись: скучное повествование об одиночке – частном лице, ведущим приватное расследование на свой страх и риск, исходя из моральных побуждений либо азарта («детектив-задача» и «детектив-загадка»); или же описание банального расследования преступления частным сыщиком или полицейским («полицейский детектив»); или сюжет с главным героем – преступником («гангстерский» или «криминальный детектив»), к которому можно относиться с негодованием или, наоборот – с симпатией (зависит от позиции самого автора).

Она похо­дила не столько на невесту, сколько на изго­то­вив­ше­гося к прыжку зверя — ее зеле­ные глаза глядели зло и внимательно, и на лице не было даже тени улыбки. Поскольку слово «невеста» в совре­мен­ном русс­ком языке озна­чает нечто весьма близ­кое к выра­же­нию «изготовившийся к прыжку зверь», проти­во­пос­тав­ле­ние здесь неуместно.

Такова была моя участь с самого детства. Все читали на моем лице признаки дурных чувств, которых не было; но их предполагали — и они родились. Я был скромен — меня обвиняли в лукавстве: я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен; я был угрюм, — другие дети веселы и болтливы; я чувствовал себя выше их, — меня ставили ниже. Я сделался завистлив. Я был готов любить весь мир, — меня никто не понял: и я выучился ненавидеть. Моя бесцветная молодость протекала в борьбе с собой и светом; лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубине сердца: они там и умерли. Я говорил правду — мне не верили: я начал обманывать; узнав хорошо свет и пружины общества, я стал искусен в науке жизни и видел, как другие без искусства счастливы, пользуясь даром теми выгодами, которых я так неутомимо добивался. И тогда в груди моей родилось отчаяние — не то отчаяние, которое лечат дулом пистолета, но холодное, бессильное отчаяние, прикрытое любезностью и добродушной улыбкой. Я сделался нравственным калекой: одна половина души моей не существовала, она высохла, испарилась, умерла, я её отрезал и бросил, — тогда как другая шевелилась и жила к услугам каждого, и этого никто не заметил, потому что никто не знал о существовании погибшей её половины. (ср. слова Печорина с репликой героя драмы «Два брата»)

Азиров: Оденьте на лицо... миску! Виктор II: А на голову что надеть? Азиров: А на голову оденьте... киску! Виктор II: Коля, ты всерьёз думаешь, что с миской на лице и с кошкой на голове меня никто не узнает?

Осман Ферраджи наблюдал за её осунувшимся, окаменевшим лицом. Он ещё не прочёл в нём предвестия её поражения. Зато в этом лице он открыл то, что в лучшие дни скрывалось за обычно полноватыми щеками: тонко вылепленный костяк, линии которого выдавали свирепую волю. Сквозь нежную плоть основание неукротимой натуры угадывалось, как первоначальный чертёж. Он как бы видел её через много лет, в пору старости. Она не оплывёт, не будет ни складок жира, ни свисающих подбородков. Она станет суше и легче. Плоть, истончаясь, проявит прекрасный рисунок костяка. Она будет стариться так, как стареет слоновая кость: облагораживаясь. Как у большинства волевых женщин, наделённых особым жизненным даром, у неё подлинные черты характера будут проступать всё ярче, когда станут ослабевать обманчивые черты юности. Но ещё долго она останется очень красивой, даже когда морщины избороздят лицо, даже под короной седых волос. Блеск глаз погаснет только вместе с жизнью. Сумерки годов лишь приглушат, ещё больше просветлят их ясную бирюзовую влагу и придадут им непроглядную глубину, магическую власть…

Расслабься! Тебе что, никогда не приходилось видеть сперму на лице у друга?

А это - Белая Глиста. Вообще-то она Кася. Полностью - Кассиопия Пыхтя, жена замминистра социального обеспечения Польши Тадеуша Пыхти. Пока он там себе социально обеспечивает, Кася потянулась к искусству в лице Бобуся. Как же она располнела! Тьфу!

Лорд Злыдень: Прости, лапуля. Нет пленников — нет награды! Только кипящее масло. (Лапочка над кипящим маслом делает умилительную мордочку) Лорд Злыдень: Перестань. За кого ты меня принимаешь?(Лапочка делает мордочку ещё умилительней) Лорд Злыдень: Прости, тут сердце слишком много злобы.Лапочка: Пловолонила волона волонёнка.Лорд Злыдень: (на лице появляется умиление) Проклятие!

На границе таможенники срезали у него плавки американские… Импортные… Не положено… Так что он приехал без белья. Вез для меня халат, мне в тот год исполнилось сорок лет, халат у него забрали. Вез бабушке платок — тоже забрали. Он приехал только с цветами… С гладиолусами… Но радости у него на лице не было… Утром встает еще нормальный: «Мамка! Мамка!» К вечеру лицо темнеет, глаза тяжелые… Не опишу вам… Сначала не пил ни капли… Сидит и в стенку смотрит… Сорвется с дивана, за куртку…

Пожалуйста, изобрази мне на лице душевное сочувствие. (игрок пыхтит) Ну какое же это душевное сочувствие? Это какая-то акула с насморком!

Д’Артаньян: — Мадлен, вина! Мадлен (плача): — Куда Вы исчезли?! Я думала, Вас похитили! Похитили и уже убили!.. (замечает синяк на лице д’Артаньяна) Боже мой!.. Вы ранены? У Вас кровь?! Полина, воды! Полина: — Несу, несу… Мадлен: — Ну, что ты так медленно? Черепаха несчастная… Полина (бормочет): — Ох… То «долой Мазарини», то «долой Ришелье»… Ой, слава Богу, я уже старая… Мадлен: — Сейчас-сейчас, сейчас… Сейчас… Я Вас умою. Полина (бормочет): — Сейчас драться начнут… Д’Артаньян: — Ничего. Мадлен: — Вам больно? Д’Артаньян: — У-у. Полина (бормочет): — Потом целоваться… будут… Мадлен (целует д’Артаньяна): — Милый!.. Может быть, Вам нужно какое-то лекарство? Д’Артаньян: — Мне может помочь только одно лекарство. Мадлен: — Бедный!.. (д’Артаньян встаёт, ударяется головой о люстру и падает на руки Мадлен) Полина (бормочет): — Сейчас скажет: «Закрой „Козочку“». Мадлен (усаживая д’Артаньяна на ступеньки лестницы): — Полина, закрой «Козочку»! Полина (посмеиваясь, исполняет): — Эх, что я говорила? Каждый день одно и то же. Мадлен: — Что, Вам плохо? Вам плохо?! Д’Артаньян! Д’Артаньян!.. (целуясь, падают на ступеньки)