Значение слова графа

Это, если вам интересно, такая своеобразная ветвь баптизма, идущая от Владимира Григорьевича Черткова, секретаря и наперсника писателя Льва Николаевича Толстого, будущего биографа великого графа, а заодно его насильственного фотографа.

Н – ч именно пользуется Прологами, издаваемыми типографиею московского единоверческого монастыря, что отнюдь не предосудительно и никому не возбраняется.Есть ли в тех Прологах рассказы в том духе, в каком являются художественные произведения графа Толстого?Без сомнения, есть, и вот это-то и надо было показать обличителям графа, чтобы заставить их понять всю несправедливость и неуместность их нападок на графа Толстого со стороны его направления.Это, я надеюсь, совершенно возможно, позволительно и даже необходимо для установления правильного критического отношения к рассказам графа.Но этого-то самого простого дела до сих пор и не было сделано, и я попробую сделать первый подобный опыт.Я надеюсь показать, что не только нет ничего предосудительного в том, если кто-нибудь пожелает представить простого человека способным самолично хорошо управить свой путь, но что можно представить простого человека даже соделывающим такие дела, которые приходились не по силам лицам духовным.

Брат графа Франциска, давно уже умерший, был соседом, как владелец замка Роше-Нуар, графа Бернара д'Эспиншаля, отцом ныне живущего графа Каспара.

Когда стало очевидным, что этот неравный брак остается бесплодным и что наследовать титул графа и графство по прямой линии некому, недоброжелатели, — а их у эксцентричного графа было полно, — заговорили о том, что это Бог наказал Спенборо, добавляя несколько туманно, но с убежденностью, что это также послужит хорошим уроком и дочери графа — Серене.

Помни, внучек: до конца имей надежду и смерти не бойся.– Смерти не бойся, – беззвучно шептали губы старого графа.Около постели графа сидела Анна, любимая, единственная дочь графа.

Послами графа Тибо были Жоффруа де Виллардуэн, маршал Шампани, и Милон ле Бребан; а послами графа Бодуэна стали Конон Бетюнский и Алар Макеро; послами же графа Луи – Жан Фриэзский и Готье де Годонвиль.

Послами графа Тибо были Жоффруа де Виллардуэн, маршал Шампанский{56}, и Милон ле Бребан; а послами графа Бодуэна были Конон Бетюнский и Алар Макеро; и послами графа Луи — Жан Фриэзский и Готье де Годонвиль{57}.

Каждый день можно было встретить тридцать-сорок человек гостей у Голицына[1] и Разумовского[2] у первого министра графа Панина, где часто бывали Великий Князь и Княгиня, у графа Чернышева и у вице-канцлера, графа Остермана.

Тщетно она пыталась возродить в памяти прошедшее, представить себе лангедокского графа под аркадами его родового замка. Его образ ускользал. <…>Звучная мелодия неаполитанской песенки взлетела над морской тишью, и море словно поглотило её. Анжелика вдруг подумала, что на Средиземном море все поют. В песнях каторжники забывают о своих страданиях, моряки — о грозящих им опасностях. Испокон века достоянием южных народов были сильные музыкальные голоса. «А он, тот, кого называли золотым голосом Франции, ведь мог петь так, что его слава прошла бы через моря и земли…»

Анжелика, Савари и Дегре: Савари: — О, мадам, если бы Вы могли достать мне хоть немного этой волшебной жидкости, я смог бы продолжить дело Вашего мужа, графа де Пейрака. Анжелика: — Ну, если так… Я еду. Дегре! Савари:— Он ушёл. Он сразу же ушёл. Анжелика: — Месье Совари, он ушёл слишком поспешно и наверняка где-нибудь здесь. Вот, полюбуйтесь! Дегре: — Вы изменили своё решение, мадам?Анжелика: — Нет! Но тем не менее поеду.

Диалог Анжелики и короля: Король: — Если Вы согласились провести ночь в Версале, может быть, Вы проведёте её со мной? Отвечайте же! Анжелика: — Жоффрей де Пейрак, мой муж, был сожжён на Плас-де-Грев, потому что Вы так приказали. — Я был вынужден. — Только бесчестный человек способен приказать казнить невиновного.— Человек для меня — ничто, государство — всё. Я взошёл на трон в пятилетнем возрасте, и мне досталась страна в жалком состоянии: не было ни армии, ни денег, ни флота, — ничего! Аристократы были против меня и вспоминали Фронду — я должен был их подавить! Владения графа Тулузского были государством в государстве — я должен был его победить. Если ради благополучия государства потребовалось бы пожертвовать кем-то из моих близких — я сделал бы это. — Вы очень одинокий человек, сир. — Я — король Франции. — Вы могли лишить графа де Пейрака чести и богатства, но жизнь ему Вы могли бы сохранить. — Граф де Пейрак не был сожжён на Плас-де-Грев. — Что Вы сказали? — Правду. Ваш супруг был помилован, а на костре вместо него был сожжён другой смертник. <...>Вы очень странны, мадам: храните верность мёртвым и не верите живым.

Дэниэл Моллой: Значит, нет вампиров в Трансильвании? Нет графа Дракулы?

Николай I: — Понимаю Ваши чувства, княгиня, однако в делах подобного рода я обязан держаться установленных правил. Трубецкая: — Разумеется, Ваше Величество. Два года назад швее графа Орлова было дозволено отправиться вслед за осуждённым супругом-лакеем. Николай I: — Поступок простолюдинки сделал на Вас вдохновение? Швея мало теряла, тогда как Вы… Трубецкая: — Надеюсь, закон не может лишить дворянку того, что дозволено низкому сословию? Николай I: — Однако, настаивая на правах низкого сословия, дворянка может невольно себя уравнять.

На самом деле это фраза — графа из написанной в 1816 году трагедии «Граф Карманьола» (Il Conte di Carmagnola) итальянского писателя Алессандро Мандзони.

Не надо оваций! Графа Монте-Кристо из меня не вышло. Придётся переквалифицироваться в управдомы.