Значение слова главный

Пресса, за редким исключением оказавшаяся в еврейских руках (к примеру, главный редактор «Известий» еврей Игорь Голембиовский, главный редактор «Общей газеты» еврей Егор Яковлев, главный редактор «Коммерсант-Дейли» сын еврея Егора Яковлева — Владимир, главный редактор газеты «Московские новости» еврей Виктор Лошак, главный редактор газеты «Сегодня» еврей Дмитрий Остальский, главный редактор еженедельника «Новое время» еврей Александр Пумпянский, главный редактор газеты «Московский комсомолец» еврей Павел Гусев, главный редактор «Литературной газеты» еврей Аркадий Удальцов, главный редактор газеты «Вечерняя Москва» еврей Александр Лисин…) обрушила на Б.С.

Да, сказал главный врач, несчастный человек, из дворян ведь, мать у него дворянка, причем потомственная, столбовая, отец же был профессором в Петербурге, сам он учился играть на виолончели, да вот… — И главный врач крутанул рукой у виска. — А что же, никто не знает, как его зовут? — поинтересовался главный дворник. — Да так получилось, — сурово промолвил главный врач, — кто он — знаем, а как зовут — не знаем, один он сейчас, все у него померли, лучше скажи, спирту хочешь? — Главный дворник с удовольствием дерябнул добавочные пятьдесят граммов неразведенного спирта и почувствовал по тяжести в приборе, что ему пора кого–нибудь трахнуть, к примеру, мою предполагаемую маменьку.

По решению правления акционерного общества "Чехов" кредитными билетами на сумму 1000 рублей премируются: главный инженер Виктор Иванович Холодов, главный технолог Тамара Шавловна Махарадзе, главный экономист Вениамин Борисович Берман, главный механик Юрий Иванович Тепляков, начальник экспертного отдела Лидия Андреевна Богородская, начальник отдела снабжения Семен Израилевич Левин, начальник отдела кадров Владимир Владимирович Ермолаенко, начальник экологического отдела Ирина Игоревна Титова, председатель профсоюзного комитета Евгений Сергеевич Бородин, начальники цехов: Леонид Михайлович Пряхин, Александр Михайлович Бойко, Дмитрий Сергеевич Кременецкий, Ашот Рафикович Арутюнян; бригадиры: Юрий Константинович Девятко, Николай Николаевич Бодров, Мария Васильевна Захарова.

Наш Главный — человек тихий и вежливый; но как и всякий Главный, он не только «главный», но и «очень главный», а потому вечно мотается по разным заседаниям, в редакции бывает редко и все дела предоставил своему заместителю Божилову.

Вокруг расположились остальные: главный оружейник, главный егерь, главный астроном, главный смотритель колибри, смотритель цапель, хранитель ключей, стременной, тюрбанщики, благовонщики — враждующие группы и раболепные союзники, вырядившиеся в роскошные одежды и украшенные шелками и бриллиантами.

Директор, главный инженер, главный технолог, главный механик, начальник производственного отдела, председатель профкома, начальник отдела технического контроля, начальники цехов… Даже моя помощница по отделу кадров Валя Гармаш, моложе меня на пять лет… Главный бухгалтер уехала в Сан-Франциско, начальник отдела труда и заработной платы — в Хайфу, начальник планового отдела — в Тель-Авив.

Героями книги стали: главный конструктор по машиностроению ОАО «Коломенский завод», лауреат премии Правительства Российской Федерации Валерий Александрович Рыжов; главный конструктор по локомотивостроению ОАО «Коломенский завод», лауреат Государственной премии Российской Федерации Анатолий Васильевич Подопросветов; главный конструктор Специального конструкторского бюро ОАО «Метровагонмаш» Алексей Юрьевич Колесин; ведущий эксперт отдела серийной продукции ООО «ПК «НЭВЗ», лауреат Государственной премии СССР Виктор Яковлевич Свердлов, главный конструктор – начальник отдела серийной продукции ООО «ПК «НЭВЗ» Алексей Константинович Быкадоров.

Как–то раз, общаясь с главным врачом по поводу необходимости срочной уборки территории перед какой–то высокой столичной комиссией, главный дворник (главный врач и главный дворник, чудесное единение, почти что слияние в начальственном экстазе) от нечего делать — как я понимаю, моменты уборки территории уже были оговорены, необходимое количество спирта выпито — спросил своего главного коллегу (спросил просто так, от нечего делать, лишь бы потрепать языком) о своем знакомом водовозе и узнал потрясающую вещь.

Дикая картина,Не черт, не шут, акула, но без жабр…Тут слышится над ним басок партийный:Се гордость родины, советский дирижабль!Неделя не прошла, как в том же небе —Июльско-серый свод над купами дерев —Восьмимоторный монстр, кумирня плебса,На Азию прошел, триумфом проревев.Ребенок созерцал свой переулок главный,Свой главный окоем и в центре главный дом,Тот обреченный дом Евгении и Павла,Где рост его отмечен был мелкомНа дверце спальни, где ружьем с липучкойБыл он к пяти годам вооруженИ где в конце концов замок сургучныйЧекистом тихим был сооружен.Следовательские подписи под протоколами допросов: Бекчентаев, Елыпин, Веверс – безымянная чекистская шелупень, обретшая имена и даже лица благодаря одной из множества их подследственных, отправленных либо на Колыму, либо в подвал, где тюкали пачками для выполнения плана террора.

Евгений Онегин — главный герой романа Александра Сергеевича Пушкина «Евгений Онегин».

Доктор: Я Доктор. Я - повелитель времени с планеты Галлифрей. Я украл машину времени и сбежал, и с тех пор я презираю главный закон своего народа. Это не совсем то, что я собирался сказать!

Мы, певцы, - главный инструмент оркестра. (Мария Каллас)

Это же Адам Клаймер, главный осёл из «New York Times». (5 сентября 2000)

Геральт (Geralt z Rivii) — главный герой романа, воспитанник Каэр Морхена.

Хорошая фотография, сделанная в нужное время, нуждается в правильном срезе, который усиливает главный момент её жизни… Фотография должна жить по содержанию и по форме, если она живёт только по содержанию или только по форме, то не останется в памяти… У меня есть много душ, которые выходят по очереди в определённый период моей жизни. Я фотограф, адвокат, коллекционер, музыкант. Все это часть меня, я ничего не отрицаю, просто позволяю моим душам чередоваться… Если фотографируете для других, никогда не выйдет наружу ваша сущность, вы будете делать только то, что делают все остальные и только потому, что вы знаете, что ваши фото понравятся другим… В моих фотографиях высвечиваются мои идеи, мои страсти, мои кошмары, кто я такой и о чём думаю.

Город Москва (vrbs Mofcovuia), главный город и столица Руссии

Политическая жизнь — совсем не главный вид жизни человека, политика — совсем не желанное занятие для большинства. Чем размашистей идёт в стране политическая жизнь — тем более утрачивается душевная. Политика не должна поглощать духовные силы и творческий досуг народа. Кроме ПРАВ человек нуждается отстоять и душу, освободить ее для жизни ума и чувств.

По роду деятельности и по сделанному жизненному выбору лишенные ВЕРХНЕЙ сферы человеческого бытия, служители Голубого Заведения с тем большей полнотой и жадностью жили в сфере нижней. А там владели ими и направляли их сильнейшие (кроме голода и пола) инстинкты нижней сферы: инстинкт ВЛАСТИ и инстинкт НАЖИВЫ. (Особенно — власти. В наши десятилетия она оказалась важнее денег.) Власть — это яд, известно тысячелетия. Да не приобрел бы никто и никогда материальной власти над другими! Но для человека с верою в нечто высшее надо всеми нами, и потому с сознанием своей ограниченности, власть еще не смертельна. Для людей без верхней сферы власть — это трупный яд. Им от этого заражения — нет спасенья. Помните, что пишет о власти Толстой? Иван Ильич занял такое служебное положение, при котором имел возможность погубить всякого человека, которого хотел погубить! Все без исключения люди были у него в руках, любого самого важного можно было привести к нему в качестве обвиняемого. (Да ведь это про наших голубых! Тут и добавлять нечего!) Сознание этой власти («и возможность ее смягчить» — оговаривает Толстой, но к нашим парням это уж никак не относится) составляли для него главный интерес и привлекательность службы. Что' там привлекательность! — упоительность! Ведь это же упоение — ты еще молод, ты, в скобках скажем, сопляк, совсем недавно горевали с тобой родители, не знали, куда тебя пристроить, такой дурак и учиться не хочешь, но прошел ты три годика того училища — и как же ты взлетел! как изменилось твое положение в жизни! как движенья твои изменились, и взгляд, и поворот головы! Заседает ученый совет института — ты входишь, и все замечают, все вздрагивают даже; ты не лезешь на председательское место, там пусть ректор распинается, ты сядешь сбоку, но все понимают, что главный тут — ты, спецчасть. Ты можешь пять минут посидеть и уйти, в этом твое преимущество перед профессорами, тебя могут звать более важные дела, — но потом над их решением ты поведешь бровями (или даже лучше губами) и скажешь ректору: «Нельзя. Есть соображения…» И все! И не будет! — Или ты — особист, смершевец, всего лейтенант, но старый дородный полковник, командир части, при твоем входе встает, он старается льстить тебе, угождать, он с начальником штаба не выпьет, не пригласив тебя. Это ничего, что у тебя две малых звездочки, это даже забавно: ведь твои звездочки имеют совсем другой вес, измеряются совсем по другой шкале, чем у офицеров обыкновенных (и иногда, в спецпоручениях, вам разрешается нацепить, например, и майорские, это как псевдоним, как условность). Над всеми людьми этой воинской части, или этого завода, или этого района ты имеешь власть идущую несравненно глубже, чем у командира, у директора, у секретаря райкома. Те распоряжаются их службой, заработками, добрым именем, а ты — их свободой. И никто не посмеет сказать о тебе на собрании, никто не посмеет написать о тебе в газете — да не только плохо! и хорошо — не посмеют!! Тебя, как сокровенное божество, и упоминать даже нельзя! Ты — есть, все чувствуют тебя! — но тебя как бы и нет! И поэтому — ты выше открытой власти с тех пор, как прикрылся этой небесной фуражкой. Что ТЫ делаешь — никто не смеет проверить, но всякий человек подлежит твоей проверке. Оттого перед простыми так называемыми гражданами (а для тебя — просто чурками) достойнее всего иметь загадочное глубокомысленное выражение. Ведь один ты знаешь спецсоображения, больше никто. И поэтому ты всегда прав. В одном только никогда не забывайся: и ты был бы такой же чуркой, если б не посчастливилось тебе стать звенышком Органов — этого гибкого, цельного, живого существа, обитающего в государстве, как солитер в человеке — и все твое теперь! все для тебя! — но только будь верен Органам! За тебя всегда заступятся! И всякого обидчика тебе помогут проглотить! И всякую помеху упразднить с дороги! Но — будь верен Органам! Делай все, что велят! Обдумают за тебя и твое место … Ничему не удивляйся: истинное назначение людей и истинные ранги людям знают только Органы, остальным просто дают поиграть: какой-нибудь там заслуженный деятель искусства или герой социалистических полей, а — дунь, и нет его.

Исключительность, которую теперь письменная и устная легенда приписывает 37-му году, видят в создании придуманных вин и в пытках. Но это неверно, неточно. В разные годы и десятилетия следствие по 58-й статье ПОЧТИ НИКОГДА и не было выяснением истины, а только и состояло в неизбежной грязной процедуре: недавнего вольного, иногда гордого, всегда неподготовленного человека — согнуть, протащить через узкую трубу, где б ему драло бока крючьями арматуры, где б дышать ему было нельзя, так чтобы взмолился он о другом конце — а другой-то конец вышвыривал его уже готовым туземцем Архипелага и уже на обетованную землю. (Несмышленыш вечно упирается, он думает, что из трубы есть выход и назад.) Чем больше миновало бесписьменных лет, тем труднее собрать рассеянные свидетельства уцелевших. А они говорят нам, что создание дутых дел началось еще в ранние годы органов, — чтоб ощутима была их постоянная спасительная незаменимая деятельность, а то ведь со спадом врагов в час недобрый не пришлось бы Органам отмирать. … Уже в девятнадцатом году главный следовательский прием был: наган на стол. Так шло не только политическое, так шло и «бытовое» следствие. … Такая простая здесь связь: раз надо обвинить во что бы то ни стало — значит неизбежны угрозы, насилия, и пытки, и чем фантастичнее обвинение, тем жесточе должно быть следствие, чтобы вынудить признание. И раз дутые дела были всегда — то насилия и пытки тоже были всегда, это не принадлежность 1937 года, это длительный признак общего характера. Вот почему странно сейчас в воспоминаниях бывших зеков иногда прочесть, что «пытки были разрешены с весны 1938 года». Духовно-нравственных преград, которые могли бы удержать Органы от пыток не было никогда. В первые послереволюционные годы в «Еженедельнике ВЧК», «Красном мече» и «Красном терроре» открыто дискутировалась применимость пыток с точки зрения марксизма. И, судя по последствиям, ответ был извлечен положительный, хотя и не всеобщий. Вернее сказать о 1938 годе так: если до этого года для применения пыток требовалось какое-то оформление, разрешение для каждого следственного дела (пусть и получалось оно легко), — то в 1937-38-м в виду чрезвычайной ситуации (заданные миллионные поступления на Архипелаг требовалось в заданный сжатый срок прокрутить через аппарат индивидуального следствия, чего не знали массовые потоки, «кулаческий» и национальные) насилия и пытки были разрешены следователям неограниченно, на их усмотрение, как требовала их работа и заданный срок. Не регламентировались при этом и виды пыток, допускалась любая изобретательность. В 1939-м году такое всеобщее широкое разрешение было снято, снова требовалось бумажное оформление на пытку и может быть не такое легкое (впрочем, простые угрозы, шантаж, обман, выматывание бессонницей и карцером не запрещались никогда). Но уже с конца войны и в послевоенные годы были декретированы определенные к а т е г о р и и арестантов, по отношению к которым заранее разрешался широкий диапазон пыток.