Значение слова всякий

Всякий раз, минуя то кафе на Юге, я думаю о тебе, Элена; всякий раз, вдыхая аромат эвкалипта, думаю об Адроге, квартале моего детства; всякий раз, вспоминая 91-й фрагмент Гераклита: «Невозможно ступить в одну реку дважды», – я восхищаюсь его хитроумной диалектикой, поскольку легкость, с какой воспринимаешь внешний смысл сказанного («потому что река – уже другая»), заслоняет иной, более глубокий («потому что ты – уже другой») и обманывает иллюзией, будто ты первый додумался до этого сам; всякий раз, слыша германофила, с презрением отзывающегося об идише, я думаю о том, что идиш – нравится это кому-то или нет – есть диалект немецкого, слегка приправленный наречием Святого Духа.

Всякий раз, как я замечаю угрюмые складки в углах моего рта, всякий раз, как в душе у меня воцаряется промозглый, дождливый ноябрь, всякий раз, как я ловлю себя на том, что начал останавливаться перед вывесками гробовщиков и пристраиваться в хвосте каждой встречной похоронной процессии, в особенности же, всякий раз, как ипохондрия настолько овладевает мною, что только мои строгие моральные принципы не позволяют мне, выйдя на улицу, упорно и старательно сбивать с прохожих шляпы, я понимаю, что мне пора отправляться в плавание, и как можно скорее.

А между тем то, что теперь, это еще золотой век, сравнительно с тем, что будет: исчезнет всякий закон, всякая вера, всякий мир, всякий стыд, всякая правда.

Пребывать мне, рабу Божию (имя), во здравии всякую секундочку, всякую минуточку, всякий час, всякий день, всякий год на новый месяц, на перекрое месяца и на старый месяц, в полдень и в полночь, отныне, и присно, и во веки вечные.

Откуда знать торговцу, что всякий свитер домашней выделки, всякий вышитый носовой платок, всякая плитка шоколада, всякий хитроумный компас и часы — все вернется на свои места?

Откуда знать торговцу, что всякий свитер домашней выделки, всякий вышитый носовой платок, всякая плитка шоколада, всякий хитроумный компас и часы – все вернется на свои места?

И это правильно, иначе и быть не может: "...последовательно оглядываясь, мы смотрим на прошедшее всякий раз иначе; всякий раз разглядываем в нем новую сторону, всякий раз прибавляем к уразумению его весь опыт вновь пройденного пути.

Самые отважные из магов на всякий случай начинали мелко трястись при одном его имени, самые трусливые на всякий случай тряслись постоянно, даже во время еды, а вместо страшного слова Мордевольт на всякий случай говорили Тот-произнесение-имени-которого-сопряжено-с-определенными-фонетическими-трудностями.

Всякий раз, как только я приближаюсь к постижению чего-то важного, всякий раз, когда моя интуиция что-то такое нащупывает, всякий раз, когда я начинаю ощущать себя настоящим капитаном межзвездного лайнера, — тут же приходит время сломя голову нестись на камбуз и решать, то ли макароны с сыром готовить для вас, то ли рисовый плов.

Я говорил об американской и французской прессе не оттого, что они много низкопробнее английской, но оттого, что они завлекательнее; они приносят куда более зла в Америке — массам, во Франции — тем немногим, у кого есть охота читать; но и у нас и у них всякий день пренебрегают обязанностями литературы, всякий день извращают и подавляют правду, всякий день упрощают и принижают предметы наиважнейшие.

Я как-то предложил Маяковскому купить у меня рифму. — Пожалуйста, — сказал он с серьёзной деловитостью. — Какую? — Медика́мент и медяками. — Рубль. — Почему же так мало? — удивился я. — Потому что говорится «медикаме́нт», с ударением на последнем слоге. — Тогда зачем вы вообще покупаете? — На всякий случай.

Не подумайте, что я не люблю гостей… я люблю гостей, как и всякий хоббит, но я предпочитаю знакомиться с ними прежде, чем они пришли!

Но больше Украины ее маму волнует Путин. Всякий раз, как я ей звоню, она причитает: „Когда ты прекратишь ругать Путина? Он тебя убьет!“ И это на полном серьезе. (2015 г.)

Мастер: На счёт ноль, чтобы отметить этот день, ребёнок Марта Джонс умрёт. (Улыбается) Моя первая кровь, ха. Последние слова есть?… Нет?… разочарован в этой. В былые времена, Доктор, твои компаньоны могли принимать в себя временной вихрь… А эта бесполезна. (Марте) Преклонись. И так, я обязан, как Мастер всего, установить с этого дня новую власть Повелителей времени. С этого дня…(Марта начинается смеяться.)Мастер: Что… что смешного?Марта: Оружие.Мастер: И что такого?Марта: Оружие из четырёх частей.Мастер: Да?… Я же его уничтожил.Марта: Оружие, из четырёх частей разбросанных по всему миру. Ну… ты что? Действительно поверил?!Мастер: (неуверенная улыбка) Ты о чём?Доктор: … Как будто я бы попросил её убить…Мастер: Ну и что? Без разницы! Она как раз там где мне надо!Марта: Но я же знала что профессор Дохерти сделает. Сопротивление знало о её сыне… Я рассказала ей об оружии чтобы она доставила меня сюда. В нужный момент.Мастер: (покровительно) Но ты же всё равно умрёшь.Марта: Ты хочешь знать чем я занималась пока путешествовала по миру?Мастер: (сердито) Расскажи.Марта: Я рассказывала историю, и всё. Никакого оружия, только слова. Я делала то что мне сказал Доктор. Я ходила по континентам, сама по себе, и везде я находила людей и рассказывала ему мою историю… Я рассказывала им о Докторе… И я просила их передать её дальше. Распространить слово чтобы всякий знал о Докторе.Мастер: Вера и надежда? И это всё?!Марта: Нет! Потому что я дала им инструкцию. Как сказал Доктор…Доктор: (в воспоминании) Используй отсчёт.Марта: Я сказала им что если каждый подумает об одном слове, в определённое время--Мастер: Ничего не случится! Это и есть твоё оружие? Молитва?!Марта: По всему миру! Одно слово, одна-единственная мысль, в определённый момент! Но с пятнадцатью спутниками!Мастер: (медленно) Что?Джек: Сеть «Архангел».Марта: Телепатическое поле, связывающее всё человечество вместе. Всех до единого, каждого человека на Земле, думающего об одном и том же одновременно! И это слово - Доктор!

Эти здания, которые с первого взгляда вас только удивляют как все великое, со временем сделаются для вас бесценны, когда вы вспомните, что здесь развилось и выросло наше просвещение, и когда увидите, что оно в них уживается легко и приятно. Всякий русский должен любить Петербург: здесь все, что есть лучшего русской молодежи, как бы нарочно собралось, чтоб подать дружескую руку Европе... здесь жизнь, здесь наши надежды...

Все грехи людские связаны один с другим, всякий порок и всякий грех влечет за собой бесчисленные другие

По роду деятельности и по сделанному жизненному выбору лишенные ВЕРХНЕЙ сферы человеческого бытия, служители Голубого Заведения с тем большей полнотой и жадностью жили в сфере нижней. А там владели ими и направляли их сильнейшие (кроме голода и пола) инстинкты нижней сферы: инстинкт ВЛАСТИ и инстинкт НАЖИВЫ. (Особенно — власти. В наши десятилетия она оказалась важнее денег.) Власть — это яд, известно тысячелетия. Да не приобрел бы никто и никогда материальной власти над другими! Но для человека с верою в нечто высшее надо всеми нами, и потому с сознанием своей ограниченности, власть еще не смертельна. Для людей без верхней сферы власть — это трупный яд. Им от этого заражения — нет спасенья. Помните, что пишет о власти Толстой? Иван Ильич занял такое служебное положение, при котором имел возможность погубить всякого человека, которого хотел погубить! Все без исключения люди были у него в руках, любого самого важного можно было привести к нему в качестве обвиняемого. (Да ведь это про наших голубых! Тут и добавлять нечего!) Сознание этой власти («и возможность ее смягчить» — оговаривает Толстой, но к нашим парням это уж никак не относится) составляли для него главный интерес и привлекательность службы. Что' там привлекательность! — упоительность! Ведь это же упоение — ты еще молод, ты, в скобках скажем, сопляк, совсем недавно горевали с тобой родители, не знали, куда тебя пристроить, такой дурак и учиться не хочешь, но прошел ты три годика того училища — и как же ты взлетел! как изменилось твое положение в жизни! как движенья твои изменились, и взгляд, и поворот головы! Заседает ученый совет института — ты входишь, и все замечают, все вздрагивают даже; ты не лезешь на председательское место, там пусть ректор распинается, ты сядешь сбоку, но все понимают, что главный тут — ты, спецчасть. Ты можешь пять минут посидеть и уйти, в этом твое преимущество перед профессорами, тебя могут звать более важные дела, — но потом над их решением ты поведешь бровями (или даже лучше губами) и скажешь ректору: «Нельзя. Есть соображения…» И все! И не будет! — Или ты — особист, смершевец, всего лейтенант, но старый дородный полковник, командир части, при твоем входе встает, он старается льстить тебе, угождать, он с начальником штаба не выпьет, не пригласив тебя. Это ничего, что у тебя две малых звездочки, это даже забавно: ведь твои звездочки имеют совсем другой вес, измеряются совсем по другой шкале, чем у офицеров обыкновенных (и иногда, в спецпоручениях, вам разрешается нацепить, например, и майорские, это как псевдоним, как условность). Над всеми людьми этой воинской части, или этого завода, или этого района ты имеешь власть идущую несравненно глубже, чем у командира, у директора, у секретаря райкома. Те распоряжаются их службой, заработками, добрым именем, а ты — их свободой. И никто не посмеет сказать о тебе на собрании, никто не посмеет написать о тебе в газете — да не только плохо! и хорошо — не посмеют!! Тебя, как сокровенное божество, и упоминать даже нельзя! Ты — есть, все чувствуют тебя! — но тебя как бы и нет! И поэтому — ты выше открытой власти с тех пор, как прикрылся этой небесной фуражкой. Что ТЫ делаешь — никто не смеет проверить, но всякий человек подлежит твоей проверке. Оттого перед простыми так называемыми гражданами (а для тебя — просто чурками) достойнее всего иметь загадочное глубокомысленное выражение. Ведь один ты знаешь спецсоображения, больше никто. И поэтому ты всегда прав. В одном только никогда не забывайся: и ты был бы такой же чуркой, если б не посчастливилось тебе стать звенышком Органов — этого гибкого, цельного, живого существа, обитающего в государстве, как солитер в человеке — и все твое теперь! все для тебя! — но только будь верен Органам! За тебя всегда заступятся! И всякого обидчика тебе помогут проглотить! И всякую помеху упразднить с дороги! Но — будь верен Органам! Делай все, что велят! Обдумают за тебя и твое место … Ничему не удивляйся: истинное назначение людей и истинные ранги людям знают только Органы, остальным просто дают поиграть: какой-нибудь там заслуженный деятель искусства или герой социалистических полей, а — дунь, и нет его.

Чтобы завоевать расположение женщины, требуется одна и та же лесть; чтобы понравиться мужчине — всякий раз разная.

Не жалеть надо Акакия Акакиевича с Макаром Девушкиным, не слезы над ними лить, а отнестись с уважением и вниманием. Ей-богу, всякий человек того заслуживает. Чем он тише и незаметнее, тем глубже в нем спрятана тайна.

Локи: Будь это легко, всякий бы смог!