Значение слова вернее

... девочка на которой он женился вернее которая его на себе женила ... лучезарного весеннего дня, плававший или вернее застоявшийся запах вязкий и прозрачный но ... свет и славу, задержался на миг вернее сгустился на девственной стали… Только ... все вплоть до завершающего звена вернее итога, этого самоубийства которое война ...

Гидроним отождествляется исследователями с Белым морем"(1)), вернее, я думаю с его южной, или восточной частью, потому-что в саге говориться о близлежащем береге, и то, что севернее Белого моря лишь Ледовитый океан, а для викингов выход туда означал смерть: ветры, бураны, холод, отсутствие ориентиров, и льды.

Но, каков бы ни был повод, не все ли равно, теперь не вспомнишь, а вообще-то она уехала из Истона, прежде всего чтобы избавиться от Генри и Эстеллы, вернее, от их двойников, хотя Эстелла и в самом деле родом из Истона, городка севернее Цинциннати.

И Сиань, «Хиросима» этой реальности, здесь не осталась безответной — последовал уже наш ядерный удар по Шанхаю (вернее, по порту, построенному севернее, на берегу Янцзы), когда там выгружалась свежая дивизия Армии США.

Наше, нынешнее время — это уже значительно отдаленное от войны будущее, но, как представляется, верное понимание того, что имело место более полувека назад, дает возможность вернее понять многие сегодняшние явления и события, — вернее, чем при, так сказать, прямом взгляде на них.

Утратить власть над событиями, лишиться возможности взять их в свои руки, вернее, крылья, пальчиком, вернее, перышком не шевельнуть, тупо ждать, когда снова выпадет шанс вернуть власть над вверенной судьбой, а ведь он может и НЕ выпасть…

Наше, нынешнее время — это уже значительно отдаленное от войны будущее, но, как представляется, верное понимание того, что имело место более полвека назад, дает возможность вернее понять многие сегодняшние явления и события, — вернее, чем при, так сказать, прямом взгляде на них.

Штраус нашел корабль, вернее, обломки корабля, или еще вернее, то, что, возможно, когда-то было обломками чего-то аналогичного кораблю.

не дала она мне договорить, немножко начиная паясничать, зная, что у нее это выходит мило, вернее, выходило, и мне нравится, вернее, нравилось, но так как и это тоже, как и все в ней, потускнело и медленно угасало, то возымело обратную реакцию - прибавило мне раздражения.

Такой огромный холм Венеры, как у этой девчонки, увидишь нечасто. В постели она, наверное, сущий черт. Нет вернее знака.

Исключительность, которую теперь письменная и устная легенда приписывает 37-му году, видят в создании придуманных вин и в пытках. Но это неверно, неточно. В разные годы и десятилетия следствие по 58-й статье ПОЧТИ НИКОГДА и не было выяснением истины, а только и состояло в неизбежной грязной процедуре: недавнего вольного, иногда гордого, всегда неподготовленного человека — согнуть, протащить через узкую трубу, где б ему драло бока крючьями арматуры, где б дышать ему было нельзя, так чтобы взмолился он о другом конце — а другой-то конец вышвыривал его уже готовым туземцем Архипелага и уже на обетованную землю. (Несмышленыш вечно упирается, он думает, что из трубы есть выход и назад.) Чем больше миновало бесписьменных лет, тем труднее собрать рассеянные свидетельства уцелевших. А они говорят нам, что создание дутых дел началось еще в ранние годы органов, — чтоб ощутима была их постоянная спасительная незаменимая деятельность, а то ведь со спадом врагов в час недобрый не пришлось бы Органам отмирать. … Уже в девятнадцатом году главный следовательский прием был: наган на стол. Так шло не только политическое, так шло и «бытовое» следствие. … Такая простая здесь связь: раз надо обвинить во что бы то ни стало — значит неизбежны угрозы, насилия, и пытки, и чем фантастичнее обвинение, тем жесточе должно быть следствие, чтобы вынудить признание. И раз дутые дела были всегда — то насилия и пытки тоже были всегда, это не принадлежность 1937 года, это длительный признак общего характера. Вот почему странно сейчас в воспоминаниях бывших зеков иногда прочесть, что «пытки были разрешены с весны 1938 года». Духовно-нравственных преград, которые могли бы удержать Органы от пыток не было никогда. В первые послереволюционные годы в «Еженедельнике ВЧК», «Красном мече» и «Красном терроре» открыто дискутировалась применимость пыток с точки зрения марксизма. И, судя по последствиям, ответ был извлечен положительный, хотя и не всеобщий. Вернее сказать о 1938 годе так: если до этого года для применения пыток требовалось какое-то оформление, разрешение для каждого следственного дела (пусть и получалось оно легко), — то в 1937-38-м в виду чрезвычайной ситуации (заданные миллионные поступления на Архипелаг требовалось в заданный сжатый срок прокрутить через аппарат индивидуального следствия, чего не знали массовые потоки, «кулаческий» и национальные) насилия и пытки были разрешены следователям неограниченно, на их усмотрение, как требовала их работа и заданный срок. Не регламентировались при этом и виды пыток, допускалась любая изобретательность. В 1939-м году такое всеобщее широкое разрешение было снято, снова требовалось бумажное оформление на пытку и может быть не такое легкое (впрочем, простые угрозы, шантаж, обман, выматывание бессонницей и карцером не запрещались никогда). Но уже с конца войны и в послевоенные годы были декретированы определенные к а т е г о р и и арестантов, по отношению к которым заранее разрешался широкий диапазон пыток.

Какая же пакостная облачность или вернее сказать облачная пакостность!

Величие и мощь духа побеждают вернее пушки и защищают надёжнее брони… Всякий офицер должен воспитать в себе это величие души с тем, чтобы одухотворять им потом своих подчинённых.

Гордон Фримен во плоти или, вернее сказать, в защитном костюме. Я сохраню вам жизнь и свободу, если вы сложите своё оружие, большая часть которого является собственностью правительства. Что же касается костюма — я думаю, вы его заслужили.

Будущее — это худшая из всех абстракций. Будущее никогда не приходит таким, каким его ждёшь. Не вернее ли сказать, что оно вообще никогда не приходит? Если ждёшь А, а приходит Б, то можно ли сказать, что пришло то, чего ждал? Всё, что реально существует, существует в рамках настоящего.

Обречённые, несчастные обречённые. А вернее — счастливые обречённые, потому что они не знают, что обречены, что сильные их мира видят в них только грязное племя насильников, что сильные уже нацелились в них тучами управляемых вирусов, колоннами роботов, стенами леса, что все для них уже предопределено и — самое страшное — что историческая правда здесь, в лесу, не на их стороне, они — реликты, осуждённые на гибель объективными законами, и помогать им — значит идти против прогресса, задерживать прогресс на каком-то крошечном участке его фронта. Но только меня это не интересует, — подумал Кандид. — Какое мне дело до их прогресса, это не мой прогресс, я и прогрессом-то его называю только потому, что нет другого подходящего слова… Здесь не голова выбирает. Здесь выбирает сердце. Закономерности не бывают плохими или хорошими, они вне морали. Но я-то не вне морали! Если бы меня подобрали эти подруги, вылечили и обласкали бы, приняли бы меня как своего, пожалели бы — что ж, тогда бы я, наверное, легко и естественно стал бы на сторону этого прогресса, и Колченог, и все эти деревни были бы для меня досадным пережитком, с которым слишком уж долго возятся… А может быть, и нет, может быть, это было бы не легко и не просто, я не могу, когда людей считают животными. Но может быть, дело в терминологии, и если бы я учился языку у женщин, все звучало бы для меня иначе: враги прогресса, зажравшиеся тупые бездельники… Идеалы, великие цели… Естественные законы природы… И ради этого уничтожается половина населения! Нет, это не для меня. На любом языке это не для меня.

Никакие другие книги не приносят таких доходов, как Библия, а ещё непристойные книги, вернее — прочие непристойные книги.

Если возможны недоразумения и заблуждения даже в такой простой области познаний, как науки математические, то в необозримой, чрезвычайно разнообразной и сложной области естествознания, без сомнения, ещё более опасности попасть на ложный путь неправильных выводов и незаконных обобщений. В эту область, где опыт доставляет и материал для научного исследования, и средство для контроля гипотез и теоретических выводов, где глубина замысла, остроумие и искусство в производстве опыта составляют высокое умственное наслаждение естествоиспытателя и нередко его славу, в эту область чаще всего проникают тлетворные воззрения эмпиризма, который, унижая достоинство человека отрицанием его духовной природы, стремится сделать его рабом материи. Для всякого беспристрастного мыслящего человека эмпиризм опровергается строго логическими доказательствами, но ещё более возмущается против него нравственное чувство, так как отрицанием духовного бытия уничтожается единственная прочная опора нравственности и подавляются все высшие идеальные стремления человека.----Наука и истинное знание не должны быть рабами опыта, они должны над ним господствовать и заставить его служить своим задачам. Верно то, что наука должна руководиться не материальными, а идеальными стремлениями, но ещё вернее то, что она основывается не на материальных, а на идеальных началах. Высшие качества науки — это ясность, простота, искренность и добросовестность мысли; светоч науки — это идеал истины. Но наука есть только одна из сторон духовного бытия и жизни человека; тот же идеал истины является с других сторон, то как идеал красоты и гармонии, то как идеал добра и чести, правды и человеколюбия; это один и тот же идеал, — тот, перед которым мы все без различия возрастов и положений, без различия взглядов и убеждений, без различия заслуг и талантов, благоговейно преклоняемся, как перед идеалом божественной мудрости и любви!----Опытные данные сами по себе, вследствие неизбежного недостатка точности, настолько податливы, что всегда могут быть приноровлены и к неевклидовой и ко всякой другой геометрии, а из этого еще с большей ясностью обнаруживается, что достоверность аксиом не может ни подтверждаться, ни опровергаться посредством опытной проверки.

Любящий взгляд могущественнее любого талисмана. Для него вы уже красавец, а вернее ваш суровый облик не нуждается в красоте, он выше неё.